Она ничего не ответила.

Он снова потерял ощущение времени и реальности. Минуты, годы, какая разница? Перед закрытыми глазами проносились образы. Тела из плоти, кости и крови. Сети, отмечавшие внутренние рамки. Хрустальные чаши, содержавшие разум. Камни, воплощавшие силу. Образы кружились, сменяя друг друга снова и снова. Когда наконец калейдоскопический круговорот прекратился, они образовали четырехгранный треугольник. Три стороны — тело, чаша и Камни — окружали четвертую сторону, Сущность, дух, связывающий воедино три остальные.

Образы снова закружились и превратились в туман. Он почувствовал, как что-то в нем самом становится на свое место, и туман превратился в хрустальную чашу. Все осколки были осторожно подогнаны и скреплены вместе. Черный туман заполнил трещины между каждым куском, а заодно места, где не хватало крошечных частиц.

Деймон чувствовал себя хрупким и ломким.

Палец ткнул его в грудь.

Тонкая черная пленка окутала чашу изнутри и снаружи, образовав вокруг нее мягкий щит.

Палец ударил еще раз. Сильнее.

Деймон не обратил на него ни малейшего внимания.

В следующий раз на кончике пальца оказался змеиный зуб.

Выругавшись, Деймон поднялся на локтях, однако напрочь забыл, что еще собирался сказать, потому что Ведьма оседлала его бедра. Он готов был поклясться, что видел в ее сапфировых глазах вспышки молний.

«Ворчливый самец, — произнесла она, снова ткнув его в грудь. — Чаша снова цела, но она очень хрупкая. Она станет прочной снова, если ты сможешь ее защитить. Твое тело должно оказаться в безопасном месте и быть там до тех пор, пока не исцелится чаша».

«Я без тебя не уйду».

Ведьма покачала головой:

«Царство туманов слишком темное, слишком глубокое для тебя. Ты не можешь остаться здесь».

Деймон оскалил зубы и процедил:

«Я без тебя не уйду».

«Упрямый ворчливый самец!»

«Я могу быть таким же упрямым и ворчливым, как ты».

Она показала ему язык.

Он ответил тем же.

Она моргнула, фыркнула и рассмеялась.

Этот серебристый, бархатистый звук заставил его сердце сжаться от боли и волнения.

Раньше Деймону доводилось видеть Ведьму под детской внешностью Джанелль-ребенка. Теперь он разглядел Джанелль под обликом Ведьмы. Он узнал разницу — и вместе с тем не почувствовал ее.

Она подняла на него глаза, полные нежной печали:

«Ты должен вернуться, Деймон».

«Ты тоже», — тихо отозвался он.

Ведьма покачала головой:

«Тело умирает».

«Ты можешь исцелить его».

Она еще упорнее покачала головой:

«Пусть умирает. Пусть получат тело. Мне оно не нужно. Теперь здесь мой дом. Отсюда я могу видеть их. Все сны».

«Какие еще сны?»

«Сны в Свете. Сны во Тьме и в Тенях. Все сны. — Она поколебалась, смутившись. — Ты — один из снов Света. Хороший сон».

Деймон с усилием сглотнул. Вот, значит, чем она их всех считала? Снами? Она, бывшая ожившей легендой, мечтой, обретшей плоть…

Обретшей плоть…

«Я — не сон, Леди. Я реален».

Ее глаза озарились.

«Что реально? — требовательно спросила она. — Я вижу прекрасные вещи, слышу их, прикасаюсь к ним телесной рукой, а они говорят, что только плохие девочки придумывают истории, что все это ненастоящее. Я вижу плохие вещи, жестокие, искаженную, извращенную тьму, которая поражает землю, тьму, которая не Тьма, а они говорят, что только плохие девочки придумывают истории и говорят неправду. Дядюшки говорят, что никто не поверит девочке, которая не в себе, а потом смеются и причиняют телу боль, поэтому я отправляюсь в туманное место, чтобы посмотреть на нежных и красивых, а им оставляю лед, который причиняет боль, если к нему прикоснуться. — Она обхватила себя руками, раскачиваясь вперед и назад. — Я не нужна им. Я не нужна им. Меня они не любят».

Деймон обнял ее и прижал к себе, покачиваясь вместе с ней, давая возможность выговориться. Он слушал о ее одиночестве и непонимании. Слушал об ужасах Брайарвуда. Слушал рассказы о друзьях, которые казались реальными, но не были таковыми. И, выслушав, он понял то, чего не понимала она. Чего не могла понять.

Если она не восстановит свой разбитый разум, не свяжется вновь со своим телом и не восстановит четырехгранный треугольник, то навсегда останется заключенной здесь, потеряется и запутается в осколках самой себя до тех пор, пока не увязнет окончательно. И тогда она никогда не сможет достичь того, что любит больше всего.

«Нет, — нежно произнес он, когда поток признаний наконец иссяк. — Им ты не нужна. Они тебя не любят, не могут любить. Но я люблю тебя. И Жрец тоже. И остальные, нежные и красивые, тоже любят. Мы так долго ждали твоего прихода. Ты нужна нам. Мы хотим, чтобы ты осталась с нами».

«Я не хочу иметь это тело, — всхлипнула она. — Оно болит».

«Не всегда, милая, не всегда. Без тела как ты сможешь услышать пение птиц? Ощутить теплый летний дождь на коже? Как ты будешь кушать ореховые пирожные? Как пройдешь по пляжу на закате, наслаждаясь ощущением теплого песка и волн под… копытами?»

Он почувствовал, что ей стало легче, еще до того, как услышал приглушенный смешок. Когда Ведьма подняла голову и взглянула на него, ее бедра слегка сжались.

Из вспыхнувшей в его чреслах искорки разгорелся настоящий огонь, и Деймон дернулся.

Она откинулась назад, наблюдая за тем, как он растет и поднимается.

В ее взгляде Деймон прочел невинность, любопытство маленького котенка. Он видел женскую оболочку, которая, пусть и не совсем зрелая, уже не была ребенком.

Деймон стиснул зубы и выругался про себя, когда она начала слегка поглаживать его набухший орган.

Прикосновение. Наблюдение за его реакцией, словно она никогда не видела возбужденного мужчины. Прикосновение. Наблюдение.

Он хотел оттолкнуть ее. Хотел усадить сверху. Эти ласки убивали. Они были чудесны. Когда Деймон, решившись, коснулся ее руки, чтобы остановить, Ведьма произнесла тихо и задумчиво:

«А у твоей мужественности нет шипов».

Его окатило ледяным гневом. Осколки чаши задребезжали, когда он усилием воли сдержал ярость, которая не могла бы найти здесь выхода. На мгновение Деймон очень хотел убедить себя, что она сравнивает его с мужчиной другой расы, но он слишком хорошо знал об извращенных удовольствиях мерзавцев, которые с наслаждением ломали юную, сильную ведьму в ее Первую ночь.

Мать-Ночь! Ничего удивительного в том, что она не хочет возвращаться. Ведьма озадаченно рассматривала его.

«А у телесной мужественности есть шипы?»