Брюс и один из тигров стали собирать разбросанные тюки, а все остальные начали разбивать лагерь. Только к вечеру, вымотанные до предела, мы собрались у очага за чаем.

Я попытался было разузнать у тигров, почему убежали другие носильщики, но они отвечали лишь невнятным бормотанием и опускали головы, словно боялись встретиться со мной взглядом.

Мы рано легли спать, хорошо зная, что отсутствие четырех носильщиков доставит нам на следующий день немало хлопот.

Мои надежды на отдых оказались тщетны. Ночью я проснулся. Сперва я подумал, что Брюс храпит громче обычного, но сопение, доносившееся снаружи, ничем не напоминало человеческий храп. Если бы дело происходило в Северной Америке, я рассудил бы, что там в поисках съестного возится медведь, но в этой местности никакие медведи не водились — во всяком случае, я о них не слыхал.

Я встал и выбрался из палатки. Шел снег, не очень густой, но скрывавший от меня источник шума. Я успел только мельком заметить темную тень, взбиравшуюся по склону. Когда я вернулся в палатку, все тигры повернулись ко мне, и снова я увидел страх в их глазах.

Утром мы заметили у палатки свежие следы.

Тигры наотрез отказались идти дальше и с дрожью ужаса смотрели на эти следы. По правде сказать, они спешили немедленно покинуть лагерь. Вспоминая об опыте 22-го, я не хотел их принуждать к подъему, и мы с Брюсом неохотно согласились отказаться от восхождения во имя общего блага. Мы позаботились о безопасности лагеря и припасов и начали спускаться. Лагерь VI придется разбивать другой команде.

Они сейчас наверху — Нортон и Сомервелл. По пути вниз мы пересеклись с ними. Они шли в гору. Я отвел Сомервелла в сторонку: зная, что у него при себе фотографический аппарат, я попросил его сфотографировать любые следы, которые им попадутся.

Добравшись до лагеря IV, я посмотрел вверх и увидел, что вторая команда уже миновала нашу отметку. Я счастлив, что новый штурм проходит успешно.

Но там, наверху, должен быть я.

Быть может, через несколько дней так и случится.

5 июня 1924 года

Нортон и Сомервелл потерпели неудачу. Да, Сомервелл только что вернулся в лагерь IV, едва уцелев. Он рассказывает удивительные вещи об этих кручах. До вершины он не добрался и все же, как мы считаем, поставил новый мировой рекорд высоты. Он говорит, что сделал самые поразительные фотографии горных вершин. Но он дорого за них заплатил — кашляя кровью, лишился всей выстилки горла и в процессе едва не задохнулся.

Следующая попытка за мной. Я выхожу утром с молодым Сэнди Ирвином. По праву идти со мной должен был бы Нортон, но последнее восхождение далось ему совсем тяжело. Ирвин в роли напарника меня не беспокоит. Парень силен, как бык, наделен редким рвением и стремится к победе.

Нортон и Сомервелл сумели разбить лагерь VI, но без происшествий не обошлось. Трое из их тигров впали в ту же непонятную панику, что и наши носильщики, и отказались идти дальше. Нортон говорил об углублениях в снегу; по его мнению, это пятна льда, который подтаял и после снова замерз, создавая впечатление следов большого животного. Мысль о том, что так высоко на горе может обитать крупное двуногое существо, он поднял на смех, а тигров презрительно назвал суеверными крестьянами.

Я же, со своей стороны, не собираюсь торопиться с выводами, пока не появятся новые свидетельства.

Как бы то ни было, это не важно.

Неведомые звери не заставят меня отступиться от моей горы.

Я показал вам все это просто как намек на то, что последует дальше. Известно ли вам, что у Ирвина во время восхождения был с собой фотоаппарат? Представляете себе, что может быть на этой пленке?

А если я скажу вам, что в жестяной шкатулке, доставшейся мне от отца, имелся и помятый «Кодак»? Думаю, это значительно увеличит стоимость всего пакета.

Заднюю крышку аппарата я не пытался открывать, но пленка, похоже на то, все еще внутри. Я уверен, что с помощью современных технологий фотографии можно спасти. Учитывая продолжение дневника Мэллори, остается только гадать, какие чудеса запечатлелись на пленке.

Вперед — перейдем к главной части нашей истории.

Мэллори и Ирвин начали восхождение в 8.40 утра на следующий день. Ночь они провели в лагере V, а 7-го июня дошли до лагеря VI. Здесь была сделана очередная запись в дневнике.

7 июня 1924 года

Я рад, что мы захватили кислород, и рад вдвойне, что со мной Ирвин: он умело обращается с проклятыми баллонами, с которыми я еще не научился справляться. Несмотря на мои прежние сомнения, кислород пока что очень помогает в восхождении. Мы вышли к лагерю с меньшими усилиями и гораздо быстрее, чем мне представлялось возможным. Оделл также убедился в преимуществах кислорода. Сейчас он должен был уже добраться до лагеря V; там он найдет множество новых камней, описание которых надолго его займет. Я отправил к нему двух носильщиков с запиской, где просил следить с утра за нашим восхождением.

Признаюсь откровенно, подгонять носильщиков не понадобилось, так торопились они уйти.

Ночью было страшно холодно, ветер свистел и всей своей мощью налетал на палатки — так что временами я боялся, что нас снесет с горы, как моряков смывают бушующие волны. Я очень плохо спал.

Около двух тридцати утра свист ветра упал до шепота.

И тогда я это услышал.

Могу сравнить этот звук лишь с воем волчьей стаи, который я как-то слышал в Канаде: тогда эти высокие, дикие завывания сопровождали выбор вожака. Но сейчас вой звучал так, словно исходил из горла одного-единственного животного, одаренного, правда, изумительным голосом. Никогда еще ни один итальянский тенор не исторгал такие неземные, прекрасные звуки. Будто какой-то бог пел нам песню в самом высоком месте планеты.

Я не стал бы описывать этот полет воображения, однако ночная мелодия потрясла меня до глубины души, и чувства, поднявшиеся во мне, были почти религиозными.

Носильщиков, напротив, пение только ужаснуло. Один из них продолжал кричать, пока другие его не успокоили. Он постоянно повторял все те же два слова.

Метох-кангми{81}.

Через несколько минут ветер поднялся снова и ярость его заглушила все остальное.

С немалым