Я не считал, что он продержится так долго, но его неукротимая воля, казалось, превозмогала раны, что давно убили бы менее сильного человека. Он был не в силах нести мешок или баллон с кислородом, и при каждом вдохе жадно хватал ртом воздух.

Но когда он понял, что я не брошу его, он решительно настроился помочь мне со спуском. В связке мы медленно спустились по верхним склонам пирамиды, ни словом не упоминая о том, что лежало впереди — о крутом утесе, называемом «Второй ступенью».

К тому времени, как мы достигли края утеса, туман настолько сгустился, что не было видно ни вершины, ни подножия «ступени». Я хотел спускаться первым, но Мэллори ни за что не соглашался, и с его доводами трудно было спорить.

— Если вы сорветесь, я вас не удержу, — сказал он.

Он скользнул через край.

Я увидел самую поразительную демонстрацию искусства восхождения, какую только могу припомнить. Несмотря на адскую боль, терзавшую его тело, Мэллори спускался, используя одни пальцы и силу рук; он цеплялся за мельчайшие, незаметные для меня трещины в скале. Я крепко сжимал веревку, но ни разу мне не пришлось ее удерживать.

Я начинал уже думать, что нам удастся спуститься с горы живыми.

Мэллори был футах в двадцати от подножия, когда я услышал хруст снега под тяжелыми шагами в нескольких ярдах левее от себя.

Зверь вырос из тумана.

Я даже не успел отшатнуться. Существо схватило меня и подняло над головой, словно весил я не больше младенца. Я успел подумать, что оно собирается сбросить меня вниз, и мысленно, признаюсь, произнес не одну молитву, но оно лишь грубо отшвырнуло меня в сторону. Я упал головой вперед; в рот мне набился замерзший снег.

Обернувшись, я сразу понял, почему зверь отделался от меня. Он глядел прямо вниз с утеса. Я все еще был обвязан веревкой, но не чувствовал никакого натяжения. Только легкое подрагивание веревки говорило мне, что Мэллори все еще там, все еще спускается.

Но сколько это продлится?

Зверь наклонился, схватил веревку и начал ее вытягивать. Я услышал отдаленный крик Мэллори.

Я сделал единственное, что мне оставалось. Я взмахнул ледорубом и набросился на животное сзади.

25 июля 1924 года

Сожалею, что был вынужден бросить рассказ на полуслове. Боль становится невыносимой. Обе ноги почернели и продолжают гнить. От жуткого запаха кружится голова, однако крошечная хозяйка стоически его терпит и все время смотрит на меня с печалью во взоре.

Мне осталось, я думаю, недолго.

К счастью, не так много осталось и рассказать.

Я ударил зверя ледорубом, угодив в нижнюю часть шеи. Клюв ледоруба глубоко ушел в мясо и зверь взвыл от боли. Он сжал веревку обеими руками и одним рывком разорвал связку, которая могла выдержать вес пяти человек.

Не помню, закричал ли перед гибелью Мэллори, так как зверь сразу же обратил внимание на меня. Я понимал, что стоит мне оставить выгодную позицию за его спиной, и я пропал. Я отчаянно вцепился в гриву животного и продолжал наносить удары ледорубом, пока вся моя рука и мех на его плечах не покрылись липкой струящейся кровью.

Существо попыталось схватить меня, но ему помешал мой мешок. Я успел бросить взгляд вниз, когда оно отскочило от края обрыва. Туман рассеялся, и я увидел внизу, у подножия, недвижное тело Мэллори.

В следующий миг существо помчалось прочь огромными прыжками, словно пытаясь сбросить меня. Я держался за длинную гриву и торчавший из тела зверя ледоруб и скакал на животном, как на бешеном коне, а оно мчалось, будто не чувствуя под ногами снег.

Мы очутились на уступе. Не останавливаясь, существо ринулось в пропасть, показавшуюся мне бездонной.

Несколько секунд я боролся с удушьем, пока не осознал, что кислород на исходе… Я сделал глубокий вдох и сбросил с лица маску. Голову ожгло ветром и холодом, щеки секли льдинки. Я погрузил лицо в мех зверя и покрепче схватился за длинную шерсть. Дышать стало совсем трудно, и вскоре я потерял сознание.

Очнулся я лишь благодаря сильной судороге, которая прошла по всему телу животного и сбросила меня с его спины. Падая, я сжал рукоятку ледоруба; он остался у меня в руке, прочертив по спине существа длинный кровавый разрез. У меня кружилась голова, я не понимал, где нахожусь, и знал только одно — попытка к бегству закончится смертью.

Я обернулся и посмотрел существу в глаза. Оно тоже выглядело изможденным. Теперь я видел, что мой ледоруб нанес гораздо больший урон, чем могло бы показаться. Бок зверя был весь покрыт кровью, стекавшей на снег густыми каплями. Язык существа, мясистый и серый, похожий на старый камень, ворочался в неожиданно розовом рту. Оно дышало тяжело, как пес в жаркий летний день; с губ и из широких, раздувавшихся ноздрей текла пена.

Вспомнив, как повело себя существо при первом моем крике, я заревел. Думаю, кричал я даже громче, чем в университете, когда мы первыми пересекли финишную черту и выиграли лодочные гонки. Существо прижало к ушам кожистые ладони и застонало, как побитая собака.

Никогда еще я не ощущал такого жалкого страха. Собрав остатки мужества, я шагнул вперед, поднял ледоруб и завопил во весь голос.

К моему несказанному удивлению, существо бросилось наутек.

Я остался один на скалистом пятачке, нависавшем над длинной зеленеющей долиной. Дышать стало легче. Позади высилась гора. Зверь принес меня вниз, в сравнительно безопасное место.

Обессиленный, я упал на колени и заплакал.

26 июля 1924 года

Конец уже близок. Боль в ногах исчезла, сменившись холодным окоченением; я знаю, что это плохой признак. Я впадаю в бредовое состояние и снова прихожу в себя — то я снова оказываюсь лицом к лицу с обезумевшим зверем, то вижу себя на вершине мира, и мне улыбается Мэллори, а маленький флаг гордо реет на ветру.

Не помню, как я спустился с того места, где оставил меня зверь; в памяти сохранились обрывки, отдельные картины, туманные, как полузабытый сон. Я пришел в себя уже здесь, в постели, не владея ногами: обморожение и гангрена зашли так далеко, что сегодня покончат со мной.

Моя хозяйка нашла жестяную коробку, куда я смогу