сегодня число, но точнее мне не определить. Здесь некому меня поправить — где бы ни было это «здесь». Знаю только, что это горная деревня и что никто в ней не понимает ни единого английского слова.

Я плохо помню, как попал сюда. Лихорадочный жар начинает спадать. По временам я думаю, что лучше мне было бы оставаться в беспамятстве: я гляжу на свои ноги и понимаю, что без медицинской помощи долго не протяну. Моя хозяйка — маленькая высохшая женщина, которой можно дать и восемьдесят лет, и все сто — принесла мне вещи, что они нашли рядом со мной, и я с удивлением обнаружил, что дневник Мэллори уцелел. Надеюсь, эти записи отвлекут меня от боли… и ужаса.

С чего начать?

Наверное, с того, на чем остановился Мэллори, но в первую очередь я должен рассказать о восхождении на «Вторую ступень». Думаю, это достижение останется непревзойденным подвигом в истории альпинизма. Однажды я побывал на лекции Уинтропа-Янга{84}, и его высказывание о Мэллори запечатлелось в моей памяти:

«Его движения при восхождении были уникальны. Они противоречили всем теориям. Он высоко поднимал ногу, опираясь на любой уклон гладкой поверхности, пригибал плечо к колену и буквально перетекал вверх, распрямляясь в стремительном броске. Что бы ни происходило невидимо для глаз между ним и скалой… выглядело это всегда одинаково, и результат был таким же — единое волнообразное движение, такое быстрое и мощное, что скале, казалось, остается лишь уступить или исчезнуть».

Там, на «Второй ступени», я в этом убедился — Мэллори словно взял верх, навязав скалам свое тело и волю, и горе пришлось сдаться. Я был уверен, что он повернет назад, но эта мысль, думаю, даже не мелькала в его голове.

Я хотел передать невероятную убежденность в его взгляде, когда делал последний снимок на вершине. Мэллори сидел на камне рядом с маленьким флагом.

Он только что отложил дневник. Под ним будто раскинулся весь мир. Ради фотографии он снял кислородную маску, и по лицу его расплылась широкая, радостная улыбка. Я поднял аппарат и стал наводить объектив на резкость.

И тогда я увидел это существо.

Оно взлетело по склону стремительными прыжками, и сперва я заметил лишь размытую тень. Не успел я даже крикнуть, как существо нависло над Мэллори.

Оно было в полтора раза выше меня, размах плеч составлял около четырех футов. Под кожей бугрились и перекатывались твердые как камень мускулы. Все тело за исключением ладоней, где кожа была грубой и жесткой, почти черной, покрывала грязно-белая шерсть. С бедер свисали космы волос, напоминая толстый килт, доходивший чуть ли не до колен. От него исходила мускусная и прогорклая вонь, отдававшая запахом болотистой заводи в жаркие дни. Млечно-белые глаза уставились на Мэллори.

— Берегитесь! — наконец воскликнул я.

Зверь в недоумении закрыл уши руками толщиной с человеческую ляжку. Голова у него была овальной формы, а череп сзади слегка заострен. Здесь волос было больше, они свисали на широкую спину, подобно гриве. Существо раскрыло пасть, полную длинных желтых зубов, и завопило, выпрямившись во весь рост и колотя себя в грудь ладонями; эта быстрая барабанная дробь эхом разнеслась по всей горе.

Кажется, затвор аппарата щелкнул под моим пальцем, когда существо набросилось на Мэллори. Тот наполовину обернулся, и в этот миг зверь ударил его правой рукой по голове. Мэллори упал набок, сбив флаг. Ветер подхватил маленькое полотнище и вместе с фотографией жены Мэллори понес его вниз по склону.

Мэллори попытался приподняться. Зверь наклонился, схватил его за правую ногу и поднял в воздух. Он дважды прокрутил на головой тело Мэллори. Даже на расстоянии я слышал, как хрустнула, ломаясь, кость ноги. Существо снова раскрутило тело и швырнуло его прочь. Мэллори, размахивая руками, пролетел по воздуху ярдов двадцать, упал беспорядочной грудой и покатился по склону, кувыркаясь и переворачиваясь, пока не застыл в облаке сухого снега, который быстро окрасился красным.

Зверь выпрямился на вершине во весь рост. Он поднял голову к небесам и завыл, вновь барабаня ладонями по груди.

Затем, так же стремительно, как появилось, существо повернулось и исчезло.

У меня не было времени следовать за ним. Я с трудом стал спускаться с вершины, надеясь вопреки всему, что Мэллори еще жив.

24 июля 1924 года

Вчера мне пришлось прерваться. Записи утомляют меня, но дело даже не в этом: мысль о состоянии, в котором я нашел Мэллори, принесла тягостные воспоминания, и продолжать я не мог.

Мои недуги, хоть они и серьезны — ничто в сравнении с увечьями, нанесенными бедняге Мэллори. Когда я добрался до него, он был в сознании, но так страдал, что предпочтительней было бы милосердное забытье. Его правая нога была сломана по меньшей мере в трех местах, кости проткнули кожу и торчали под неестественными углами. Сама нога, казалось, безвольно висела, словно была полностью вывернута из сустава. Его лицо было белым, как снег, и только на лбу темнела впадина — туда пришелся первый удар существа, вдавивший в мозг кости черепа.

— Оставьте меня, — прохрипел он сквозь боль.

Но я твердо знал одно: человека нельзя так просто бросать в беде, особенно друга, который нуждается в помощи. Я устроил его поудобней, насколько мог, и вернулся на вершину.

Погода начинала портиться, вокруг сгущался морозный туман, и мне нужно было действовать быстро, чтобы успеть найти дорогу назад, к Мэллори. Вещевые мешки, к счастью, были там же, где мы их оставили, и мне удалось вытащить из них два баллона с кислородом. Я понимал, что запас кислорода в них сильно сократился за время восхождения, но не позволял себе отчаиваться. Я хотел лишь как можно быстрее спустить Мэллори с горы.

Когда я уже собрался уходить, в глаза мне бросился дневник Мэллори, лежавший на земле. Я добавил его к своей ноше, подумав, что он доставит Мэллори некоторое утешение — если только он сможет когда-либо снова прочитать эти страницы.

Зверь не показывался и не издавал ни звука.

К своему удивлению, я застал Мэллори сидящим. На его лице было написано страдание, но он положил левую ногу на правую, защищая свои раны.

— Оставьте меня, — снова прошептал он.

— Ну уж нет, старина, — ответил я.

Общими усилиями мы кое-как связали его ноги вместе. Крики боли отдавались по всему склону, но сознания он не терял. Он даже предложил маршрут спуска, по которому