риску и тебя. Я такой риск себе позволить не могу.

— Бьёшь прямо в сердечко, мой герой… — проворковала Карина. — Ладно, прощаю…

— Ладно, пойду продолжу работу, — сказал я. — До встречи.

— Пока-пока! — попрощалась Карина.

Завершаю вызов и иду в свою лабораторию Великого Делания.

Ёбаные алхимики, блядь…

Вот как они вообще пришли к этому⁈

Это же какой-то особо озабоченный долбоёб сумел выделить нигредо из тушек мертвецов, после чего разработать ритуал по его получению из крови.

Потом какой-то другой особо озабоченный долбоёб как-то сумел синтезировать альбедо, а затем другой долбоёб придумал, как использовать альбедо в создании оборотней. Тут, конечно, всё могло быть наоборот — это оборотни как-то само собой возникли и выработали в себе альбедо, но мне больше верится в первый вариант.

Затем, как будто этого ёбаного всего было мало, какой-то конченый долбоёб сумел синтезировать цитринитас, хуй его знает как и хуй его знает зачем.

Но ведь был же мудак, которому вообще было нечего делать — напоролся на рубедо, тоже хуй его знает как. Я вообще, блядь, не представляю себе, куда надо копать, чтобы напороться на рубедо! Это случайно не сделать! Невозможно, блядский стыд!

Хотя, если учитывать, что я такой у маменьки не один, и личей с архиличами за всю историю было дохуилиард, кто-то из этих мудаков мог, тупым методом перебора… Не, как-то маловероятно. Впрочем, бесконечность параллельных миров…

Ладно, сомнительно, но хрен с ним.

Только вот весьма маловероятное исполнение всех этих вероятностей никак не объясняет, как они добрались до Великого Делания.

Объяснение только одно — Смерть.

Это она толкала целые сонмы личей и архиличей к угодным ей действиям и поощряла самых успешных крупицами знаний. Они работали, упорно, с полной самоотдачей, полностью отдавая себя исследованиям и поискам, занимавшим, возможно, десятки тысяч лет. А всё ради того, чтобы я, в конце концов, получил готовую рецептуру на блюдечке.

Да, я не единственный такой у нашей Маменьки, но я, вероятно, единственный из сотен тысяч её сынов и дочерей, кто обладает Искрой…

— Люся! — резко открыл я свинцовый сейф с сердцем. — Ебать тебя не заебуся⁈

Сердце совершенного существа стабилизировалось на температуре 104,7 градуса Цельсия, что уже позволяло хранить его в защищённых от детей местах.

До этого оно имело температуру под три тысячи градусов, затем, после ритуала охлаждения, снизило накал до двух тысяч, а через два месяца интенсивной работы я сумел охладить его до нынешней отметки и больше она не падает, но надо, чтобы упала.

В руководстве написано, что надо максимально близко к температуре человеческого тела, но не ниже. Чем ближе к эталону, тем лучше. Только вот непонятно, как именно понижать после этой отметки.

Я всё сделал правильно — раскочегаренная заготовка обрела форму настоящего сердца, затем, в ходе понижения температуры, оно начало приобретать свойства настоящего сердца — прорезались клапаны, сосуды, желудочки и даже имитация разных типов мышц. А при падении температуры до двухсот градусов, оно впервые сократилось.

Сейчас оно сокращается раз в полтора часа, но уже замечена тенденция ускорения сердцебиения при понижении температуры. Думаю, при 36,6 будет биться, как настоящее.

Беру в руку это горячее сердце и иду в ритуальный бокс.

— Анатолий, всё готово⁈ — спросил я на ходу.

— Да, босс, — подтвердила роборука. — С самого утра.

— Замечательно! — ответил я. — Иди, общайся со своими собутыльниками — я сам справлюсь!

Ещё до того, как вошёл в лабораторию, я уже услышал звяканье стаканов — Винтик и Шпунтик, а также примкнувший к ним Анатолий, в своём амплуа. Херачат беленькую прямо на рабочем месте, сволочи! Но я не запрещаю — на их рабочих качествах это не сказывается вообще никак. Впрочем, не поощряю тоже, а то я уже заметил, как легко окружающие нас живые впитывают от нас всякие дерьмовые привычки…

Размещаю совершенное сердце в центре ритуального круга и начинаю проверять целостность начертанных линий. Доверяй, но проверяй. Куча народу погорела на том, что не проверила за ассистентами. Иногда летально.

Мне летальные последствия не грозят, даже если очень захочу, но будет неприятно, если ритуал наебнётся и я снова увижу нити Судьбы или вновь засуну свои жадные лапы в изнаночное измерение.

— Пхиап тръчак ний чьонг кханг чьонг — мок дал ньонг риаб чам лам даб! — воспроизвёл я активатор ритуала. — Язык, блядь, в букву Зю скрутишь, с этими вашими словоплетениями…

Пробирающий до мозга костей холод завихрил воздух вокруг сердца. Стены, пол и потолок бокса быстро покрылись толстым слоем инея. Вдыхаемый мною воздух стал гораздо суше.

Но совершенному сердцу глубоко похуй на эти обстоятельства. Навожу на него лазерный термометр и вижу, что температура упала лишь на десятую долю градуса. Тоже прогресс, конечно…

Беру со стеллажа полипропиленовую тару, ставлю её на пол и помещаю внутрь совершенное сердце.

Далее я беру из специального хранилища баллон с жидким азотом, открываю клапан и начинаю аккуратно заливать сердце охлаждающей жидкостью.

Аккуратен я из-за негативного опыта — два месяца назад пролил его себе на ногу и испортил отличные кроссовки.

Азот начал кипеть, парить и дымить. Сердце-то горячее и никак не желает охлаждаться.

Закуриваю и задумчиво наблюдаю за тем, как по полу стелется густой пар.

— М-да-а-а… — изрекаю я, глядя на то, как азот вновь оказывается бессилен. — Ладно, тогда продолжаем ритуалы.

На фоне слышны звуки того, как Винтик и Шпунтик упорно топят свою молодость на дне бутылки, а Анатолий им в этом способствует. Вот нашли же, сукины дети, себе увлечение…

Вот одно радует — мой проект с доспехами и оружием из рубедо-металла имеет право на жизнь.

Хрен ты найдёшь другой металл с подобными свойствами. На любую магию ему совершенно похуй, не поддаётся вообще никак, более того, способен заруинить почти любую формулу, прочностные характеристики чуть выше, чем даже у самых крутых нанокристаллических материалов, изготавливаемых на фабриках