– Майн либер, поставь здесь стражу, не то растащат все… И казну нашу береги… У нас нет возможности взять ее всю с собой. В случае неминуемой опасности – в Дунай ее, чтобы не досталась презренному Кара-Мустафе! Ну, прощай, майн либер! – Он, как и Штаремберга, обнял бургомистра и поцеловал.

За императорской каретой тронулись возы с поклажей, потом – кареты членов верховного совета, министров, придворных. Одни ехали почти налегке, резонно считая, что самое дорогое сейчас – жизнь. Другие нагрузили свои возы так, что лошади с трудом их тянули.

Все торопились к мосту через Дунай, на левый берег.

Но кое-кто повернул на юг, надеясь найти приют в своих дальних поместьях или в Альпах. Их судьба оказалась трагичной: на второй или третий день их перехватили татары – мужчин посекли саблями, дочерей и жен забрали в неволю, а обоз разграбили.

До глубокой ночи непрерывным потоком катили кареты венских аристократов, возы богатых горожан, торговцев, ремесленников. Бедняки шли пешком, с котомками за плечами, а то и без них.

За ночь город обезлюдел. Бежало шестьдесят тысяч его жителей. Остались только те, кто служил в войске, а также горожане, которые добровольно согласились с оружием стать на валы, – рабочий люд, ремесленники, студенты, чиновники. Они спешили к ратуше, к арсеналу, получали пистолеты, аркебузы, мушкеты, сабли, пики, а оттуда – на стены крепости. Семьсот студентов университета во главе с ректором образовали свой отдельный отряд.

На второй день защитники Вены с радостью и восторгом приветствовали кавалерию Карла Лотарингского, которая под звуки труб и литавр вступила в город.

Губернатор Штаремберг со слезами на глазах обнял главнокомандующего.

– Герцог, вы вселили в наши сердца веру и надежду! Мы думали, что войско погибло, а оказывается, вы сохранили его. Спасибо вам! Мы здесь все уже приготовились к смерти…

– Генерал, война только начинается, и в ней, как мне думается, Вене суждено сыграть решающую роль. Император назначил вас военным губернатором столицы – вам и защищать ее! А я переправляюсь на левый берег Дуная, куда отступила моя пехота, чтобы привести войска в порядок и дождаться короля польского и немецких курфюрстов. Вот тогда, с Божьей помощью, ударим по противнику!

– Да, мы будем защищать город, сколько хватит сил наших! – Они стояли на площади, перед собором Святого Стефана, и Штаремберг, повернувшись к входу, перекрестился. – Завтра отправим государственную казну кораблями в Линц и будем готовы встретить врага!

За ночь Леопольд с семьей домчался до Корнойбурга. Обозы с провизией безнадежно отстали, и император, глядя, как страдают без пищи императрица и малолетний принц, снял с пальца перстень, дал мажордому[120].

– Франц, думаю, этого достаточно, чтобы какой-нибудь трактирщик или житель приготовил нам обед… Сходи, майн либер, но не мешкай! Нет уже сил терпеть муки голода.

Тот поклонился и быстро исчез за углом ближайшего дома.

Императорская семья расположилась на отдых в тени деревьев на высоком холме, откуда открывалась широкая панорама на Дунай и задунайские просторы. Кто-то из слуг принес ведро холодной воды, у какого-то солдата в ранце нашелся сухарь – его размочили и дали императрице. Она поделилась с сыном.

Леопольд, чтобы не видеть этой жалкой картины, отошел к краю холма. Внизу, по дороге, двигались бесконечные толпы беженцев. Люди были напуганы и злы.

Ему вспомнилось, как ночью карета остановилась и форейтор[121] крикнул в темноту:

– Дорогу императору! Эй, вы, слышите?

– Заткнись, выродок! – послышался грубый мужской голос. – Твой император, грязная вонючая свинья, вместо того чтоб защищать Вену, обмарался с перепугу и бежит куда глаза глядят! А мы ему – давай дорогу? Кукиш с маком не хочешь?

Тогда он еле сдержался, чтобы не позвать охрану, рванулся к оконцу, но в плечо ему впилась рука жены.

– Леопольд, оставь! Какая темень кругом! Разбойники могут искалечить нас… А охрана наша неизвестно где!

Он долго не мог успокоиться – дрожал от гнева и возмущения…

Вдруг внимание императора привлекли какие-то бурые пятна на фоне голубого неба за Дунаем, над горой Каленберг, где был расположен Камальдульский монастырь.

– Майн либер, – подозвал Леопольд молоденького солдата, – посмотри, что там?

Солдат прищурился, всматриваясь.

– Дым, ваше императорское величество. Что-то горит!

– Что-то горит… Там нечему гореть, кроме монастыря, – задумчиво произнес император и вдруг вздрогнул. Внезапная мысль ужаснула его. – Постой, постой… Значит, там… турки… или татары… О майн готт![122]

Вскоре над Каленбергом появились малиновые языки пламени. Черными столбами поднимался дым. Сомнений не было – горел монастырь. Совсем близко! Летучие татарские отряды за полдня могли добраться правым берегом до Клостернойбурга и до Тульна, а там, переправившись через Дунай возле Штоккерау, перерезать дорогу на Линц.

Леопольд еще раз взглянул на пожар и засеменил трусцой к карете. Мажордом уже вернулся, но с пустыми руками.

– Все разбежались, ваше величество, – смущенно сообщил он, умолчав про то, что в трех домах застал хозяев, но они, узнав, кому нужна провизия, наотрез отказались что-либо продать, даже выругали его.

Леопольд, безнадежно махнув рукой, велел запрягать лошадей.

Первые турецкие полки спахиев подошли к Вене 12 июля, но повсюду вблизи австрийской столицы уже пылали села, усадьбы феодалов, монастыри. В них побывали акынджи, которые налетали, словно смерч, грабили, убивали жителей, предавая все огню и мечу.

Утром следующего дня спахии подступили к городу с юга и с запада. В полдень сильный отряд приблизился к предместьям. Чтобы не оставлять их врагу, Штаремберг приказал поджечь там все, что могло гореть.

Факельщики бегали от дома к дому – и за ними к небу тянулись черные столбы дыма, с треском взмывало вверх малиновое пламя.

Штаремберг не учел одного – западного ветра, дующего на город. Как только ветер подул сильнее, огонь загудел, длинные языки пламени, перекидываясь через вал, стали лизать крыши городских построек, а горящие клочья соломы и искры летели еще дальше, вглубь…

Ударили в набат колокола.

Сотни солдат и студентов были брошены на тушение пожаров. Они выстраивались длинными рядами до самого Дуная, из рук в руки передавали ведра с водой. Только к вечеру венскому гарнизону удалось погасить огонь в самом городе.