Сложное оказалось расследование. Прежде всего, ситуация с доказательствами оставляла желать лучшего, поскольку Бекстрём настойчиво придерживался своей первой версии, а именно что потерпевшая по собственной инициативе поднялась в его комнату, хотя Бекстрём сам предлагал встретиться с ней в баре после того, как примет крайне необходимый ему душ и сменит рубашку. К концу разбирательства заявительница вдобавок отказалась сотрудничать, поскольку не видела в этом смысла, и в такой ситуации у прокурора все как бы решилось само собой.

Оставались неясности финансового характера в обшей сложности на сумму примерно в двадцать тысяч крон. Различные не подтвержденные никакими документами траты наличными, странный счет за стирку, таинственное дополнение к счету на материалы для конференции, которое, помимо всего прочего, содержало тридцать одну тряпку для стирания с доски на 96 крон, счет за просмотр порнофильма в номере одного из его коллег, а также еще всего понемногу весьма странного. Уже в тот самый день, когда экономический отдел указал Бекстрёму на его грехи, он наличными покрыл все необоснованные расходы, чудом сохранив свою репутацию.

Тем не менее он все равно получил выговор за многочисленные нарушения всевозможных инструкций и предписаний, касавшихся персонала Государственной криминальной полиции, и его профсоюзному представителю пришлось здорово потрудиться, чтобы найти компромисс, с которым главный шеф Бекстрёма, начальник Главной криминальной полиции Ларс Мартин Юханссон, смог смириться.

Бекстрём вернулся в криминальную полицию Стокгольма, где его пока отправили в отдел розыска пропавших вещей. Или в полицейское бюро находок, как все настоящие полицейские, включая самого Бекстрёма, назвали это место хранения потерянных владельцами велосипедов и заблудших полицейских душ.

Свое звание комиссара он, однако, сумел сохранить. Юханссон был не настолько злопамятный, а Бекстрём сам охотно отказался бы от него, лишь бы не трудиться бок о бок со своим старым соратником Вийнбладхом, который работал на полставки в том же отделе после того, как попытался отравить свою бывшую супругу пятнадцать лет назад, но, к сожалению, умудрился отравить только себя самого и по этой причине переместился из технического отдела в собственный архипелаг ГУЛАГ полиции Стокгольма.

На ежегодных днях полиции на выставке Эльвшёмессан в Стокгольме в мае того же года комиссар Бенгт Олссон прочитал высоко оцененный участниками мероприятия доклад по главной теме, касавшейся конфликтов между различными полицейскими инстанциями. Олссон поделился собственным опытом работы в качестве руководителя расследования убийства Линды.

С одной стороны, речь там шла о нем самом и его коллегах из полиции Векшё. При их ограниченных ресурсах и одновременно хорошем знании местных условий и контингента и достойном уважения практическом опыте. А с другой — о Государственной криминальной полиции, которой не требовалось постоянно считать деньги и, пожалуй, прежде всего из-за этого, похоже, предпочитавшей наступать на свои проблемы как можно более широким фронтом.

Понятно, не обошлось без определенных трений между обеими группами. Причем возникших не по чьей-то персональной вине, если верить Олссону, а совершенно естественным путем, поскольку члены обеих групп жили в различных мирах и воспитывались в духе разных культурных ценностей и взглядов на жизнь. Само собой, имел место разноплановый обмен мнениями между ними, и сам он особенно хотел бы отметить неоценимую помощь, которую полиция Векшё получила от группы ППП Государственной криминальной полиции, а также большой вклад ее представителей там, где дело касалось регистрации материалов расследования, если вспомнить об их неимоверном количестве.

В конце концов Олссон сделал безоговорочный вывод, что именно знание местных условий и контингента сыграло решающую роль в поимке преступника. И это следовало учесть на будущее и серьезно подумать над тем, как можно было бы усилить ресурсы региональных полицейских властей в связи с расследованием особо тяжких насильственных преступлений и таким образом заложить основу для некой новой организации.

Когда Олссон закончил выступление, Ларс Мартин Юханссон подошел и поблагодарил его. Не только от себя лично, но и от всех других.

— Никогда большинству из нас не приходилось выслушивать такое количество ахинеи от одного-единственного коллеги за столь короткое время, — констатировал Юханссон с присущей ему прямотой. Он также попросил Олссона, если тому понадобится какая-то помощь с подобной ерундой в будущем, больше не беспокоить Юханссона и его сотрудников.

В пятницу двадцать восьмого мая кандидат философии Лиза Маттей представляла свою докторскую диссертацию на кафедре практической философии Стокгольмского университета. Ее сочинение носило название «В память о жертве?», и знак вопрос в конце был именно тем, о чем, собственно, шла речь. О тайных посланиях, скрытых в описаниях средствами массовой информации так называемых сексуальных убийств женщин, которые диссертант выбрала, чтобы проанализировать их с точки зрения гендерной концепции.

О классической семиологической связи между выражением и его содержанием и о той странной ситуации, когда за последние пятьдесят лет имена почти двухсот женщин стали нарицательной «составляющей» сексуальных убийств, оборвавших их жизнь. Начиная с убийства Биргитты, убийства Герды, убийства Керстин и убийства Уллы, если называть четыре известных всей стране страшных преступления пятидесятилетней давности, и кончая последними, имевшими место в новом тысячелетии: убийством Кайсы, убийством Петры, убийством Йенни… убийством Линды.

О том, что убитые, в сущности, превратились из женщин во плоти в медийные символы, согласно принятой семиологической терминологии.

Символами чего же они являлись? Что объединяло их более, чем способ, которым их убили и который детально описывали в массмедиа а потом, наконец, предали относительному забвению в истории шведской криминалистики? Конечно же все упиралось не только в половую принадлежность. Хотя имена мужчин ведь никогда не использовались в качестве «составляющих» для обозначения убийства конкретного лица, причем совершенно независимо от мотива, сексуального или какого-то другого. Для такой чести явно недостаточно было родиться просто человеком, а нужно было быть именно женщиной, причем не всякой, а определенного возраста. Самой юной из них между тем было только пять, когда ее изнасиловали и задушили, но, за исключением дюжины проституток, ни одна из них не была старше сорока. Мотив преступника и способ его действия также не давали исчерпывающего объяснения. Количество женщин, которых убили за то же самое время по причине наличия у преступника сексуального мотива (или если то, что он сотворил со своей жертвой, указывало именно на такую движущую мотивацию), составляло около пятисот за тот же период.

Лиза Маттей задала себе естественный вытекающий отсюда для любого думающего человека и женщины-полицейского вопрос. Что заставляло прессу игнорировать шестьдесят процентов всех убитых на сексуальной почве женщин?

Многие из них выглядели слишком старыми. Самой старшей было больше девяноста, когда ее изнасиловали и забили насмерть обухом обычного топора. Многие жили в ужасных социальных условиях. Спали вместе с опустившимися на дно общества мужчинами. Во многих случаях их убийц поймали сразу же или по горячим следам, и их историям, с точки зрения СМИ, недоставало драматизма.