Перси, — строго поправила его Элиза. — Это не значит, что мне хочется, чтобы тобой крутили политики против твоей воли. И... Слушай, прости. Наверное, я остро реагирую. Я рада, что с твоей работой всё решилось. Уверена, ты справишься. Просто... Будь осторожен. Не лезь, куда не следует. За тобой теперь будут наблюдать куда пристальнее.

Персиваль поморщился и отвёл взгляд.

— Прости, что я не смог отвезти Аллека, — сказал он вдруг, вновь глядя на свой новый мундир с золотыми пуговицами и золотой же нашивкой на плече.

Элиза печально хмыкнула:

— Может быть, ему и правда лучше было перед отъездом побыть со мной.

— Да, — согласился Перси. — Как он?

— Храбрился, знаешь — как обычно. Но несколько месяцев вдали от дома его пугают. Боится, что не сможет ужиться с другими ребятами.

— Хорошо, что рядом с ним оказалась ты. Что бы я ему не говорил, я лишь делаю хуже. Пугаю его, и...

— Не говори так, Перси! — Элиза посмотрела ему в глаза и увидела своё отражение, со следами крови на щеках. Взяла мужа за руку. — Он хороший человек. Растёт хорошим человеком.

— И это не благодаря мне, — Персиваль покачал головой и высвободил ладонь. Затем отошёл обратно к столу. — Ты... встретилась с Оливией?

Элиза едва заметно хмыкнула. Конечно же, он догадался. А даже если нет, врать не имело смысла.

— Да. Я была в одной из городских больниц неподалёку, — ей показалось абсурдным, что она сказала только это. Её слова не были ложью, но в тоже время не описывали и одной сотой того, что сегодня произошло.

— Прости, я... — произнёс Персиваль, по-прежнему не глядя в её сторону. — Вчера я был не в себе. Зол из-за увольнения. Я должен был поддержать тебя. Уверен, какой бы путь ты не выбрала, ты принесёшь этому городу много добра.

Она издала странный звук — что-то среднее между смешком и всхлипом. Боги, вчера ей было так важно услышать от него эти слова. Будто бы всё, что имело в тот момент значение — уважение мужа и её собственное чувство достоинства.

— Я... — произнесла она сдавлено и осеклась. Открыв рот, она вдруг осознала, что не знает, что именно собирается ему сказать.

Я... лгунья? Лишь делаю вид, что меня волнуют жизни людей, а на самом деле лишь завидую тому, как на тебя смотрят другие? Я слабачка, которая не смогла продвинуться дальше первого шага к своей цели, и меня охватывает дрожь при одном воспоминании о том хосписе? Я трусиха, и больше всего хочу сейчас запереться в собственном доме и отгородиться от всего, что происходит снаружи?

Боги, как бы ей хотелось открыться перед мужем. Как бы хотелось, чтобы по одному её взгляду, он всё понял. Чтобы без каких-то слов подошёл и обнял. Забрал на себя хотя бы часть её боли.

Но он не смотрел на неё. И она наконец сказала:

— Я... вернусь туда завтра.

Пожалуй, Элиза сама удивилась этим словам больше, чем Перси. Она даже не предполагала, что собирается произнести их. Однако, когда слова вырвались наружу, поняла, что это правда.

Ей было страшно, боги свидетели — очень страшно. И кашель, и сдавленное горло после прикосновения того юноши напугали её куда сильнее рожавшей рядом женщины или безного больного. Сильнее чужой крови, которая до сих пор оставалась на ней. Но...

«За этим Иль’Пхор и привёл тебя», — сказал ей светловолосый юноша. Он вполне мог быть не в себе, а мог и вовсе оказаться безумным. Мог просто соврать ей, чтобы получить то, что хочет.

Но она почему-то ему поверила.

Глава 18. Груз. Часть 1

Через широкое обзорное окно в капитанской рубке лился рассеянный и приглушённый облаками дневной свет. Играл на покрытом лаком штурвале. Перехватывал редкие пылинки, на мгновения делая их видимыми. А затем утопал на глади овального стола из тёмного дерева, который слуги очистили от разбросанных карт и документов, вытерли до блеска и выдвинули в центр каюты.

Во главе этого стола сидел Эндрил. Облачившись в узкий и строгий мундир, он откинулся на спинку капитанского кресла, обитого красным бархатом, в котором обычно восседал капитан «Решимости» Фил Мэттьюс, наблюдая, как суетятся вокруг него штурман, радист и техники.

Сейчас Фил Мэттьюс занял место по левую руку Эндрила и нервно поглаживал фужер с розовым вином, и тот изредка издавал слабое, противное поскрипывание, когда капитан задевал стекло ногтем большого пальца.

Мэттьюс был единственным из четырёх капитанов королевского флота в каюте — да и сам он попал на это совещание лишь потому, что Эндрил собрал всех в его рубке, где тот практически жил во время плавания, и чтобы от него избавиться пришлось бы приказать охране вывести его под руки.

Справа от Эндрила сидел адмирал Себастьян Гривз. Перед ним на ажурной салфетке стояло блюдо с рыбой, фаршированной овощами и приправленной пахучим перцем, а также фужер с вином, в точности такой же, как у Мэттьюса. Гривз за всё это время не притронулся к еде — хотя сам приказал слугам подать её, — однако горячее, сочащееся жиром мясо почему-то создавало, по мнению Эндрила, вокруг Гривза странный флёр уверенности в себе. Возможно потому, что самого Эндрила от одной мысли о еде начинало подташнивать.

Бриджит Торн — командующая тремя кораблями северян — заняла место прямо напротив Эндрила. И он был этому совсем не рад. Как бы он не старался отворачиваться или смотреть в окно на недвижимые облака и кажущуюся из дрейфующего корабля мёртвой бездну, взгляд его всё равно возвращался к ней. Цеплялся за её побледневшую, словно пепел, кожу. Прилипал к её тусклым, посеревшим ввалившимся глазам и волосам, будто бы потерявшим силу и цвет. Следил за капельками проступающего на лбу и у висков пота, который скатывался по её осунувшимся щекам, оставляя белые, солёные росчерки.

— Надеюсь, ты позвал нас, потому что готов наконец отдать приказ двинуться дальше, — проговорил последний человек на этом совещании. Брэндон Нельд, боцман «Бури» и правая рука Бриджит Торн, которого она, без сомнения, притащила сюда лишь для того, чтобы он сопротивлялся каждому слову адмирала Гривза или самого Эндрила. — И всё же я не вижу нужды присутствовать здесь лично. Уверен, вполне хватило бы команды по рации.

— Мы осмотрели фрегат «Разящий громом», — начал Гривз, словно бы только и