Будь она даже простым личем, ее бегство грозило бедой. Но, по словам Кадена, девушка носила в себе богиню, была воплощением самой Сьены. Казалось бы, невероятно, но все точно сходилось с рассказом ил Торньи о живущем в Длинном Кулаке Мешкенте и с готовностью кенаранга отказаться даже от Адер, лишь бы добиться смерти этого создания. Каден явно верил своим словам. И если он не ошибся, промах упустившей девушку Адер грозил погубить всех.

В конце концов она выбранилась, поднялась и прошла к балкону – отодвинула задвижку и распахнула дверь настежь. Летний воздух омыл кожу, приподнял и опустил волосы. Ей бы писать, разгребать за столом залежи имперских дел, а она просто сидела, сидела полночи, не засветив лампы, не открыв чернильницы, глядя в открытые двери – из темноты покоев в темноту внешнего мира.

По словам Кадена, кента были подобием дверей – врат, невероятных переходов из страны в страну. Каден мог шагнуть из Аннура в Сиа с той же легкостью, с какой Адер – из комнаты в комнату. Она не сразу ему поверила. Отец, конечно, рассказал бы, подготовил бы ее, как готовил ко многому другому. Бессмысленно и жестоко было бы утаить от нее основу власти, главную тайну рода Малкенианов. Тогда Каден ей показал.

Она была ни на что не похожа, эта странная арка в подвале опустевшего капитула хин в тихом квартале Аннура. Уж точно она не походила на изделие вымершей расы и самое страшное орудие войны на уничтожение. Адер бы сочла ее причудой архитектора-оригинала, если бы Каден, с глазами холоднее зимних звезд, не шагнул в нее и не пропал.

– Я не вернусь, – предупредил он. – Сразу не вернусь.

И не вернулся.

Ей бы вздохнуть с облегчением. Он ведь отправился на поиски Тристе, с помощью сети врат пытался выследить ее и вернуть. Если справится, у них появится хоть малая надежда наперекор ил Торнье спасти богов и миллионы зависящих от них людей. Смешно подумать – человеческому разуму не постичь, как много стоит на кону, да Адер, честно говоря, и не думала об этих миллионах. Размышляя, что лежит на весах, она представляла не человечество, не Аннур, не брата, не Ниру и не Лехава – перед ней вставало только лицо сына, пылающие глазки, пухлые ручонки, и она с ужасом замечала, что и эти воспоминания бледнеют.

«Даже этого мне не дано сохранить», – думала она, вглядываясь в ночь.

В этот темный час она вела счет своих потерь: отец, мать, сын, один брат убит, другой скрылся за сетью недоступных ей врат. Она упустила из рук военачальника, на которого рассчитывала для удержания северного фронта, и как знать, не потеряла ли сам фронт. Она сумела вернуть родовой трон, но что толку? Все добро, которое она надеялась сделать для Аннура, его благополучие и безопасность крошились в ее руках, как глина. Вина отчасти лежала на совете, но другой император, сильнее и мудрее ее, нашел бы управу на этих бездельников, силой или хитростью направил бы их к общему благу. Другой император справился бы там, где не справлялась она.

А еще было ее чудо, ее благословение, запечатленное на коже прикосновение богини. Адер провела пальцем по гладким завиткам шрамов. После той молнии у Негасимого Колодца она поверила, впервые в жизни по-настоящему поверила, что Интарра – не просто имя, не миф, не удобная выдумка для укрепления власти рода. Люди нарекли Адер пророчицей, и она приняла это звание, носила его, как броню в праведной битве. Но ее праведность просочилась между пальцами – со смертью Фултона, потом Валина, с отказом от мести за отца, – и теперь титул казался ей непомерно велик, сияющий, пышный и пустой.

В то время как Адер вещала якобы от лица богини, которой не слышала и не понимала, другие – Тристе и Длинный Кулак – носили богов в своем теле. Адер произносила речи, принимала поклонение Сынов Пламени, но слова принадлежали ей – смертной, способной ошибиться. Если ее устами говорила владычица света, Адер о том не ведала. Немногим больше года назад она видела уничтоженного за злоупотребление верой человека. Тогда ей радостно было смотреть на горящего в небывалом луче света Уиниана. Это справедливо, говорила она себе, это разоблачение изменника и ложного жреца, обратившего имя богини к своей жалкой выгоде.

«Но если ложный жрец заслужил огня… – угрюмо спросила она себя, – что сказать о ложной пророчице?»

От поисков ответа ее отвлек отрывистый стук в дверь. Адер взглянула на песочные часы в углу стола – до рассвета оставалось больше часа. Должно быть, срочное дело, если ее потревожили в такое время. Она медленно, методично собрала свои сомнения и страхи, разложила их по ящичкам в голове и задвинула их. Возможно, она – самозванка. Вероятно, настанет день, когда ее разоблачат и она будет гореть заживо, как горел у нее на глазах Уиниан. Пусть так. Но текущие дела никто за нее не сделает.

Это походило не на совещание законодателей, а на последние мгновения перед боем. Адер застала совет почти в полном сборе, хотя солнце еще не встало. У нее у самой мучительно крутило в животе, словно доставленное донесение было несвежим мясом, которое желудок отказывался переварить, но с лицом она совладала. Хоть на этом фронте она на шаг опережала совет.

Они собрались в зале Избранных – огромной палате, куда перенесли заседания, после того как Адер спалила и карту, и мостки над ней, – но никто не сел за тяжелый деревянный стол, все остались стоять кучками, разделившись по атрепиям и альянсам. И говорили все разом, хотя кое-кто из делегатов куда громче других, подавляя ревом мнимых друзей и громко проклиная врагов. В зал совета не допускалось оружие опаснее поясного ножа.

«Не то, – с уверенностью отметила Адер, – уже пролилась бы кровь».

О ее появлении должен был возвестить герольд, но или от общей неразберихи, или из-за раннего часа герольда в дверях не оказалось, поэтому ни ее, ни сопровождавших ее Сынов Пламени никто не замечал. С тем же успехом в зал могла войти рабыня с блюдом запеченных плодов – и в том были свои преимущества: ей выпало время оценить обстановку, хотя оценивать было особенно нечего. Мужчины и женщины, чьим долгом было вести за собой Аннур сквозь эти темные времена, пребывали в панике и смятении. Если у них имелся план отражения надвигающегося бедствия, Адер не заметила ни малейших его признаков.

Пока Адер изучала толпу, сзади к ней подошла Нира. Адер не знала, разбудил ли ее гонец, да и не хотела знать. Главное, советница была здесь, озирала собрание совета, точно то было вломившееся в дом свиное стадо.

– Все пропало, – тихо пробормотала Адер.

– Давным-давно, – огрызнулась Нира. – Только никто не замечал трещины в стекле, пока оно не разлетелось вдребезги.

– Ил Торнья ничего не говорил о намерении оставить фронт?

– Нет, – отрезала Нира, – не говорил. По-твоему, я о таком сразу бы не сказала?

Адер сдержала раздражение:

– И никаких намеков?..

– Были бы намеки, ты бы знала. Есть еще тупые вопросы – или попробуешь что-нибудь сделать?..

Нира махнула клюкой на безумствующую толпу, едва не выколов глаз арагатскому делегату. Того спас непомерно длинный нос, но пострадавший все же отскочил, вызверился на Ниру, с опозданием узнал ее и обернулся к Адер, скалясь так, словно готов был укусить.