– Сносит мост, – сказал Блоха.

Мост рухнул через несколько мгновений: низкий грохот камней, простоявших века и уступивших новой – противоестественной – тяжести. Слепота скрыла от Валина падающих в пролом людей, придавленных тяжелыми обломками солдат, легионеров, затянутых тяжестью доспехов под буруны или прижатых к камням в неумолимом течении. Он ничего не видел, зато слышал все, вплоть до отдельных голосов, жалобных и слабых. Одни быстро стихали – жизни задувало, как свечи. Другие умирали долго.

– Надо двигаться, – сказал Блоха.

В его голосе не было ни трепета, ни горя, ни гнева. «Надо двигаться». Факт, и не более.

– Мост… – заговорил Валин.

– Нет моста. Или скоро не будет. Закончив здесь, Балендин обрушится на бедолаг в заслоне на южном направлении.

– Если мы его раньше не убьем, – уточнила Хуутсуу.

– Безнадежно, – отрезал Блоха.

Подала голос Сигрид, и Ньют перевел:

– Он полон сил. Мы и близко не подойдем.

Валин чувствовал, как вспыхнул и, подчиняясь воле, отступил гнев Хуутсуу.

– Значит, уходим снова в леса, – сказала та. – Выждем, пока он пройдет, и ударим в спину.

– Не годится, – возразил Блоха. – Ньют, ступай к заслону. Прикажешь, чтобы половина легионеров оттянулась до моей позиции. И добудь мне гонцов, не меньше двух.

Подрывник, не потрудившись ответить, ударил лошадь пятками.

– Почему это не годится? – возмутилась Хуутсуу. – Мы пришли убить лича. Нам нужна его смерть, а не кровавое месиво.

Блоха ее не услышал.

– Сиг, – спокойно и ровно заговорил он. – Продержишься здесь до темноты?

Лич долго молчала, соразмеряя и взвешивая известные только ей одной обстоятельства. На лице Валин чувствовал солнце. Невысокое, до сумерек оставалось около часа. Должно быть, Сигрид ответила жестом, потому что Блоха хмыкнул:

– Хорошо. Смотри не умирай.

Она прохрипела несколько слогов.

– Когда будет пора встать насмерть, я скажу. Только еще не пора, – ответил ей Блоха. – Дай нам время, но не ценой жизни.

Женщина, как и Ньют, не стала отвечать, просто развернула коня и ускакала на север.

– Твоя лич ничего не изменит, – сказала Хуутсуу. – Наши пробьют заслон. Стопчут ваших солдат, как траву.

– Сигрид, может, и послабее Балендина, – покачал головой Блоха, – зато она давно в игре. Если сказала, что до ночи продержится, значит продержится. Наше дело использовать это время.

– Как? – резко спросила Хуутсуу.

– Там, на юге, есть еще узкие места? – спросил Валин. – Бутылочное горлышко, где мы могли бы их перекрыть?

– Поговорим на ходу, – сказал Блоха. – Только дождемся этих двоих.

– Этих?.. – Валин вслушался.

Почти сразу он уловил приближающиеся шаги. Хриплое дыхание и частый топот слышались даже сквозь шум боя. Подбежав, двое остановились в нескольких шагах от Блохи. Запах их робости перебивал даже пот и кровь. Робости и глубокой, въевшейся в кости усталости.

– Гонцы? – спросил Блоха.

– Да. Я Джиа Чем. А это Улли. – Он замялся. – А вы…

– Просто солдаты, тоже пытаемся удержать эту кашу в котелке, – ответил Блоха.

– Но вы…

– Кеттрал, – перебил тот, которого звали Улли. – Вы ведь кеттрал?

– Да, – сказал Блоха.

И в холодном ветре возник вдруг густой и вязкий вкус надежды.

– Кеттрал здесь? – спросил Чем. – Сколько?..

– Только мы, – сказал Блоха. – Извини. Берите четырех лошадей и во весь дух скачите в Аннур. Скажите болванам, кто там на троне или около: идут ургулы. Несколько дней на подготовку у них будет. Не больше недели.

К чести гонца, он почти сразу оправился от удара:

– Как сказать, кто нас послал?

– Разве так уж важно кто? – фыркнул Блоха. – Главное, что ургулы на подходе.

– Понял, сударь.

– И имей в виду: вы – это все.

– Все? – не понял гонец.

– Кроме вас двоих, гонцов не будет. Я не учу вас делать вашу работу, но помните, что за каждую минуту промедления Аннур заплатит жизнями. Других донесений не будет. Ни птиц, ни гонцов. Вы, и все.

– Понял, сударь. А вы?

– Мы? – повторил Блоха. – Мы вас немного проводим.

– А потом?

– А потом остановимся, помашем вам вслед, развернемся и чутка повоюем.

Скачка на юг была мучительной. В лесу Валина то и дело грозили сбить с седла низкие ветки, зато отряд почти все время двигался шагом. А спуск от лесов к восточному берегу Хаага зарос травой и позволял отдать поводья, так что, хотя конь под ним был тверже на ногу, чем аннурские скакуны, Валина жестоко мотало в седле, а не видя перед собой земли, он не в состоянии был приспособиться к мелким рывкам и толчкам.

Однако вскоре он обнаружил, что недостаток зрения восполняется избытком слуха. Ко времени, когда Балендин отдал приказ об атаке смятых аннурских рядов, они успели проехать немногим более мили. Голоса лича Валин, конечно, не слышал, но этого и не требовалось. Ургулы и аннурцы, убийство и смерть, ярость и ужас слились в один звуковой вал, прорезанный звоном стали о сталь. Все, казалось бы, говорило, что легионеров сомнут первым ударом, однако Валин, галопом скача на юг, все дальше от боя, стал различать вплетенные в ткань сражения вопли лошадей. Значит, легионы все же щипали ургулов, сдерживали их хотя бы на время. Грохот сражения нарастал, но не приближался, не настигал их.

Афорист же нагнал отряд на следующей миле.

– Половину увел, – доложил он.

– А вторая половина? – спросил Блоха.

Валин слышал, как терлось о кожу жесткое сукно одежды: Афорист пожал плечами.

– Умрут. Как все люди.

– Сигрид?

– Оттягивает смерть. До ночи фронт удержит.

– Хорошо, – ответил Блоха. – Возвращайся к тем, что уходят на юг. Будь с ними. Пусть до темноты держат двойной темп. Нагоните нас завтра около полудня.

Ньют тихо присвистнул:

– Там солдаты, не кеттрал. Их другому учили. Рано или поздно всякий сломается.

– Пусть сломаются позже. Пока что они – все, что стоит между ургулами и Аннуром. Объясни им это. Смело обещай каждому поместье на побережье Ченнери, когда все кончится.

– Нет у нас поместий, чтоб их раздавать, – отметил Ньют. – К сожалению.

– Ничего, – бросил Блоха. – Когда все кончится, раздавать будет некому. К сожалению.

Афорист хихикнул, будто услышал забавную шутку:

– Порой ложь во спасение сияет ярче истины.