Один взгляд на спокойное утро, солнечное, позолоченное ранней осенью и украшенное радужной шалью дымки над потоком. Всего один, короткое мгновенье. Потом сознание мягко выключилось, не в силах обработать и усвоить целиком так быстро полученное огромное богатство впечатлений и знаний. Но этот первый взгляд не был бессмысленным, она полностью приняла мир, известный дракону в его цветах, формах и образах. И теперь дремала, плыла в полусне, училась. Привыкала. Доверчиво улыбалась своему сбывшемуся счастью. Всё, что умел различать и когда-либо видел Вэрри, теперь понятно ей. Или скоро станет понятно.

– Деяна!

Голос айри звучал хрипло и тихо.

Снавь прибежала на зов и охнула, всплеснув руками. Торопливо погладила Миру по голове, глубже погружая в сон. Испуганно осмотрела Вэрри. Уточнила – а иначе было невозможно? Нет?

Он отчаянно замотал головой. Кому-то из них двоих надо учиться видеть. Свое зрение айри отдал. А сделать это смог, лишь приняв целиком ее боль. И с ней вместе – отчаяние не умеющих фокусироваться зрачков, неразбериху образов, тяжесть узнавания заново формы, цвета, расстояния.

Тогда, и правда, хорошо, что Мира спит, признала снавь жалостливо: она бы не приняла такого страшного подарка. Клинок, в котором жила часть души арагни, вспорол руку Вэрри от запястья до самого плеча, попортил ключицу, отдавая дракону боль и слепоту Миратэйи. Вэрри шипел и сердито щупал темный воздух. Арагни-то первый свой взгляд выдержала, а вот он – нет. Глаза не желали более служить айри. Ожог роговицы, и тяжелый, – виновато признала снавь, наскоро останавливая кровь и стягивая края раны на руке. Сейчас, она поправит.

– Не получится так быстро, – грустно вздохнул Вэрри. – Мне вместо нее учиться видеть – это надолго. Да и времени у вас нет. Она довольно скоро очнется, и лучше бы подальше отсюда. Чуткая она, услышит мою боль, вернется и начнет переживать. Идите. Мы, айри, живучие. Мне уже к вечеру будет вполне хорошо.

Деяна фыркнула сердито – врет, ей вполне отчетливо заметно. Но – прав, надо уходить ради покоя Миры.

Вэрри, сам не понимая, как еще двигается, помог усадить малышку в седло, хлопнул беспокойно танцующего Норима по крупу, отсылая в путь. И устало сел в траву. Потом лег, замотал голову курткой от непомерно яркого и жестокого света, подтянул колени к животу. Плотнее обнял больную руку, холодную и совершенно чужую. К вечеру он придет в себя, как же! Еще бы знать, когда этот вечер наступит.

Оказалось – черед два десятка дней. И так быстро лишь благодаря усилиям учителя снавей – Рина, торопливо ссыпавшегося уже к ночи по крутой горной тропе напару с упрямым и довольно ловким Бризом. Имя сыну Актама выдумала-таки неугомонная Мира. Это, принятое без неудовольствия даже айри, было чуть ли не сотое из бесконечно предлагаемых.

Вэрри очнулся в уютной постели, под шерстяным пледом. И теперь лежал, наслаждаясь покоем и темнотой без боли. На глазах влажная травяная примочка, руку греют полузнакомые мази. А из соседней комнатушки шелестят голоса, и оба – знакомые и невозможные. Дана он опознал сразу. А вот в том, что учитель снавей и есть его потерянный еще в горах наставник, с трудом и медленно убеждал себя до сих пор.

Оба ощутили его пробуждение и перебрались к ложу.

– И как тебе работа подмастерья Великого? – Вздохнул сочувственно Дан.

– Интересно, – рассмеялся Вэрри. – Не каждому удается взглянуть на мир заново, прожив семь сотен лет. У меня есть шанс.

– Хорошая мысль. Правильная, – обрадовался старейший дракон. – Айри на такое обычно не соглашаются. И, поверь мне, зря.

– Я вот не смог, – покаянно признался Рин. – И остался лишь наставником. Теперь хоть буду жить спокойно, есть кому передать дело. Я ведь удручающе стар, даже для айри. Оказывается, у нас тоже болят кости к дождю и зубы теряют остроту, как и когти.

– Вэрри, – позвал Дан очень серьезно. – Мы тут сидим возле тебя не без повода. Очень редко и тем немногим из лишившихся крыльев, кто добирается до Радужного и становится достоин, я соглашаюсь дать последнее имя. Потому что они себя нашли. И себя, и дорогу, и полный, истинный, смысл в драконьей длинной жизни. Твое имя будет самое редкое из возможных, я его еще никому не давал. Риан – «ведающий дорогу судеб». Лечись, смотри и думай, дракон с полным именем Аэртоэльверриан. Мы еще увидимся, и не раз.

– Спасибо.

– Не спасибо, а «приглашаю на праздник», – капризно уточнил Рин. – Великий наш упрямец меня, старого и больного, гонял в твою ближнюю пещеру за коммуникатором. Вот он. Зови несносного Хиннра, а мы уж заодно, никто и не приметит.

Вэрри, точнее уже Риан, снова рассмеялся, представив пару айри на верблюдах посреди столицы Индуза. Они поймали картинку и тоже порадовались.

Всю долгую зиму Вэрри-Риан учился смотреть и различать забытое. Мир, который он видел снова, был ярче и красивее прежнего. Роднее. Он вырисовывался из темноты линия за линией, и каждый новый штрих радовал и восхищал. Прежде айри не замечал, что ни одна снежинка не подобна другой. Что зимний лес каждое мгновение меняет цвет, подчиняясь капризам света. Что небо не бывает просто «серым», ведь в нем столько оттенков!

Учитель Рин уехал в порт с первыми оттепелями, верхом на вороном повзрослевшем Бризе. Риан остался ухаживать за пещеркой учителя и ждать Фрисс, старый наставник снавей знал, что илла скоро доберется к Радужному. Ее надо позвать в гости, и сделать это должен, само собой, Вэрри. То есть уже Риан. Опять привыкать к новому имени!

Он дождался и неспешно зашагал к гавани Кумата, слушая счастливую болтовню непривычно веселой Фрисс и рассматривая ее молчаливого мужа, беспокойно озирающегося, если илла пропадала из поля его зрения хотя бы на полчаса. Красивая пара. Они почти всю зиму жили в селении битри, и теперь шрамы Дари едва ли заметит тот, кто не знает о них. Тонкие следы красными нитями проявляются лишь когда асхе-битри сердится. Но поводов к тому мало – живут в степи тихо и благополучно. По весне собирались съездить к конникам Гриддэ, извиняться и звать на осенний праздник, гостями.

Вэрри шел и думал о зимних разговорах с Даном. Великий знал всех айри и довольно пристально за ними приглядывал. Искал, примечал важное. Он очень высоко ценил Хиннра, как оказалось. И досадовал, что упрямый капитан не желает жить в мире долин. Словно весь Релат ему не слишком подходит, ищет невесть чего! Вэрри-Риан тогда сказал – познакомится с Мирой и она его рассмотрит. Может, скажет что путное. Дан задумчиво согласился. Оказывается, он ждал случая повидать арагни, чтобы передать некую жемчужину «упрямой крохе». Такие подарки он оставлял лишь самым ярким, чутким и добрым из снавей. Что с ней делать – сама Мира решит. Она вечно придумывает такое, остается только плечами пожимать, – кивнул Риан.

И узнал, что подобный дар есть у Деяны. Северянка им воспользовалась лишь однажды, когда на Архипелаге разгорелась война. Коварный брат Риэла Таирского не только пошел на союз с пиратами. Он подписал пергамент, передающий родной остров в полное право черных купцов Халгоз, торгового сообщества юга, перевозящего товар за пустыни Обикат и далее, в пекло жарких неведомых земель. И новые владельцы Таира шли с немалым флотом, вооруженным куда лучше пиратского, чтобы захватить порты. Не дошли – вызванный силой жемчужины, то есть по сути, – самого Великого, – шторм был ужасающим. В родные гавани добралось всего два корабля. Зато отвлеченный делами Дан не смог приглядывать за маленькой слепой снавью. И она бы наверняка погибла, но тут у девочки нашелся новый защитник. «Нежданный», – усмехнулся Риан. «Долгожданный», – поправил Дан и отказался пояснять свои слова: еще не время.