родного дома, ни один селянин или ремесленник не мог с уверенностью сказать, что не проснется в рабских путах, а то и в мире ином. Всего за год благодатный, процветающий край превратился в разоренную пустыню, где человеческим стенаниям вторил волчий вой и клекот хищных птиц. Ох, Ратьша, Ратьша, коршун бесчестный! Вот какие блага готовило твое вокняжение земле отцов.

— Останови его, брат! — едва ли не со слезами на глазах умолял Святослава недужный Ждамир. — Как я предстану перед великим Вятоком и светлейшим Всеволодом, когда земля, которую они обрели и, сохранив, преумножили, стала сытью волков и стервятников?

— Слово внука Рюрика! — крепко пожал его десницу русский князь. — Да только рано тебе, брат, думать о том, как перед предками ответ держать!

Ждамир встретил благопожелание смиренной улыбкой. Светлейший владыка земли вятичей уже не покидал своих покоев и почти не поднимался с постели, тоскливо считая оставшиеся ему на этом свете дни. Отчаявшись найти спасение в добрых травах и ворожбе старого Арво, он призвал к себе Анастасия, готовый, если это поможет, даже ромейскую веру принять. Но молодой лекарь после осмотра лишь покачал головой. Этому недугу его искусство противостоять не могло, а что до веры, имел ли он право идти на обман. Ложь во благо, она все равно ложь.

И все же сын Всеволода встречал бы конец не с таким камнем на сердце, кабы не видел пропасть, которая разверзается под ногами его народа. Из прямых потомков Вятока оставались лишь мятежные дедославские князья. А среди глав входящих в союз племен да присных бояр, чье слово имело на вече особый вес, мнений о том, что является благом, находилось больше, нежели высказывавших их людей.

— Дни Ждамира Корьдненского сочтены! — убеждали сородичей сторонники дедославского княжича. — Наследников у него нет. Кто поведет войско в поход, кто отразит вражьи полчища?

— Уж не Ратьша ли Дедославский, вор и изменник, за хазарское злато с потрохами продавшийся? — сердито вопрошали бояре и воеводы, чьи земли и грады подверглись разбойным набегам. — От такого князя нам только позор и разоренье. Уж лучше Святослава или кого из его сыновей на престол посадить!

— Сами вы изменники! — ревниво восклицали вятшие мужи, чьи земли располагались близ границ Руси. — Святославу на верность присягнуть! Сыну бесчестного Игоря, древлянского обидчика, дань давать?! Ишь, чего захотели! Да чем он лучше хазар?

Что же до князей и даже воевод, сидящих по Оке, то они и вовсе решили, что, коли хазарский каганат разгромлен, а их собственный князь на смертном одре, им никто не страшен и не писан никакой закон. Сиди себе под защитой высоких стен, бери подати с купцов, какие вздумается, да гни в бараний рог пословных землепашцев и охотников. Деваться-то им все равно некуда. Уж лучше привычный произвол известного до самых потрохов боярина терпеть, нежели стоять в колодках на рабском торгу или скитаться с малыми чадами вдоль проезжих дорог.

Все призывы оставшихся верных законному князю немногих воевод и бояр взяться за оружие и дать отпор мятежникам пропадали втуне. Ратьша, пес поганый, всех запугал. Да и как тут не бояться? Летящие степной саранчой отряды хазар, беззаконные викинги, алчные буртасы и прочий кромешный народ в первую очередь разоряли города и дома тех, кто верность Ждамиру сохранил, к походу Святослава примкнул, кто поверил, что в этой жизни можно что-то изменить.

Одни только присыпанные пеплом головни остались от селища, из которого ушли Доможир с Богданом и еще десяток Неждановых лесных ватажников. В живых кромешники не оставили никого. Боярину Быстромыслу «повезло» больше: его молодую жену и двоих сыновей Ратьша спрятал в одном из своих лесных разбойничьих гнезд где-то на Мещере и теперь требовал за них немалый выкуп. Безвозвратно сгинули близкие боярина Остромира. А ведь он в хазарскую землю, можно сказать, против своей воли отправился. Другое дело, что его люди под стенами Итиля и Саркела показали, что они способны не только пиво пить и лясы точить.

— Надо было думать, прежде чем на наших благодетелей хазар походом идти! — отвечал Ратьша на все упреки в лиходействе и мольбы о пощаде. — В какую землю, спрашивается, теперь наши торговые гости с ладьями пойдут? Думаете, руссы пустят наши скоры и меда в Царьград и Корсунь?

О том, что на рынки Итиля из земли вятичей везли в основном живой товар, Мстиславич предпочитал не вспоминать.

— О каком разорении вы мне тут твердите? — отметал он жалобы на произвол его людей и набеги кромешников, грабивших без разбору все и вся. — Как только великокняжеский престол станет моим, самолично всю разбойную погань по лесам повыведу. А пока придется потерпеть: изменники, продавшиеся руссам, и их прихвостень Ждамир должны умыться кровью и захлебнуться в ней!

Безумец, неужто он не понимал, что кровля дома, который он пытается разорить, простирается и над его головой. Как известно, каждое действие рождает противодействие, а на любую силу может найтись иная, способная ее сломить. Вот такая сила по призыву несчастного Ждамира и пришла из пределов Руси. Святослав шутить не любил. Дорогу до Корьдно прокладывал огнем и мечом. Мятежные грады его воины брали один за другим, почти не снижая темпа ставшего привычным для них стремительного марша. Суд над крамольниками вершился суровый, но справедливый. Изменников отправляли на виселицу, их дома размыкались по бревнам, имущество изымалось в пользу тех, кто пострадал от мятежа, чада и домочадцы обращались в холопов.

Единственный способ избежать подобной участи — искупить вину кровью, сражаясь в рядах сторонников законного князя. Многие бояре и воеводы шли на это, предпочитая гибель в бою позору и разоренью. Другие, едва заслышав о приближении русского сокола, сами выходили войску навстречу и приносили присягу. Им тоже предлагалось доказать свою верность, сражаясь в передовых отрядах.

Впрочем, особой нужды в смертниках не было. Воины земли вятичей, вернувшиеся из хазарского похода, в стремлении отомстить за жен и детей сами рвались вперед, не замечая нацеленных на них копий, высоких валов и неодолимых стен. Войнегу и другим воеводам приходилось сдерживать пыл своих бойцов, сберегая их как от вражьих стрел и клинков, так и от свершения скорой расправы.

— Охолонь, ребятушки! — не без труда остановил своих лесовиков сотник Доможир, когда они собирались резать ремни из спины боярина Красимира, наславшего на их селище хазар. — Казнить его, изменника, мы завсегда успеем. Смотрите, из пятерых сыновей боярских после нынешнего штурма в живых осталось только меньших двое. Завтра, как приступим к Девягорску, они понесут для нас штурмовые лестницы и крючья: кто же им,