— Там было не до того. Но потом плакала. Оплакивала всех их. А их было так много.

— Но ты не такая жуткая плакса, как я, Сония. Меня что угодно может расстроить. «Наш городок»[423]. «Мадам Баттерфляй». Хороший односолодовый виски.

— Мне показалось, ты того и гляди расплачешься, когда та немчура не пустила тебя на свою литургию. Вид у тебя был такой, будто ты готов убить кого-нибудь.

— Страх и ярость. Это все, на что я способен.

— Ты хороший любовник.

— Господи помилуй! Никто еще не говорил мне такого.

— Странно, — сказала Сония. — Мой отец всю жизнь прожил, испытывая страх и ярость. Настоящие страх и ярость.

— У меня они тоже настоящие. Может, менее обоснованные, но настоящие. Я настоящий. Вроде бы.

— Верю. Ты сердитый и перепуганный. И настоящий.

Лукас достал бутылку.

— Уверен, у твоего отца жизнь была намного тяжелей, чем у меня. Уверен, меня бы такая жизнь в два счета доконала.

— Он тоже был слаб на слезы, — сказала она. — У него это не было по-другому. Я имею в виду, по-другому оттого, что он был черный.

— Мне это понятно, думаю, что понятно.

— Я мало бывала дома с моим стариком. Слишком была глуха, тщеславна и стеснялась его. — Не отпуская руки Лукаса, она перевернулась на спину. Тучи расступились. — Каббала говорит, что созерцать правду и не печалиться — величайший дар.

Разиэль, слушавший их разговор, сказал:

— Я собирался дать вам это. Хотел в любом случае сделать возможным для всех вас.

Глядя на него, Лукас понял две вещи. Первая: не было ни малейшего шанса, что этот хипстер мог кому-то дать созерцать правду или тень правды, кроме как в виде музыки. И вторая: в его чай что-то добавлено, какое-то сильнодействующее психотропное средство.

Старик Де Куфф с усилием поднялся на ноги.

— Тюрьма! — выкрикнул он. — Да, тюрьма! — Он опустился на колени и вырвал горсть мяты и клевера, астр и грибов, росших вокруг него. — Красота! Но это ничто.

Он приблизился к ним.

— Это не свято! — крикнул он своей немногочисленное команде. — Никакая страна не свята. Земля — место изгнания. Избавление — в сознании. Тиккун — понятие духовное. — Он подошел к ним. — Что это? — Он взял в ладони лицо Разиэля и заглянул ему в глаза. — Что в твоих глазах? — Подошел к Сонии, приподнял пальцами подбородок и, внимательно посмотрев, сказал сурово: — Не отводи глаз. И ты тоже, — взглянул он на Лукаса. Лукас не сопротивлялся, когда Де Куфф положил ладони ему на уши и посмотрел в глаза. — Искры, — засмеялся Де Куфф. — Искры. Прекрасные искры. В вас обоих. Кто сможет это отрицать? Кто, глядя в ваши восхитительные глаза, сможет отрицать это?

— Или глядя в твои? — сказала Сония.

— Это от Всемогущего. Мощь, мудрость. Искры — в смиреннейшем из вас. Они сияют.

Силы его иссякли, он снова опустился на траву.

— О чем это он? — спросил Лукас Сонию.

— Наверно, о том, что значит быть евреем.

— Понятно.

И, глядя на старика, самозабвенно подбрасывающего в воздух травы Иордана, Лукас на мгновение поверил. Чувствовался размах. Чувствовалось, как определенные люди, даже против своей воли, приобщаются к Свету при начале Творения.

Здесь, у реки, он уже больше не знал, во что верит, что отрицает. Потом он вспомнил о чае. Попытался припомнить Шма[424]. Она была очень короткой, короткой и сильной, как «Отче наш». Его никогда не учили произносить ее, он ее только слышал повсюду: «Слушай, Израиль: Господь Бог наш, Господь един есть».

Де Куфф рассмеялся. Чудесным, понимающим смехом, как смеются на американском Юге. Сказал:

— Ничего не потеряно. Избавление совершается без оружия. Это битва с самим собой. Страна — в сердце.

— Час настал? — спросил Разиэль. — Вот горы. — Он махнул в сторону вершины Хермона. — Горы Неффалимовые. Ты готов?

Де Куфф энергично — Лукас не верил своим глазам — встал и выпрямился во весь рост. Речка у его ног, казалось, прибавила мощи и скорости, в брызгах водопада сверкала радуга.

— Пусть приготовят Храм для жертвоприношения! — громовым голосом возгласил он. — Приношения мне. Благословен Ветхий Днями.

Саскатунская Роза, Сония и Разиэль подняли на него глаза в восторге. Лукас изумленно смотрел, как меняется река.

Разиэль поднялся и встал рядом со своим господином:

— Дарующий спасение царям и власть князьям, чье царство есть вечное царство, избавляющий Давида, раба Твоего, от лютого меча, открывший в море дорогу, в сильных водах стезю, да благословит, сохранит, защитит и превознесет вовек нашего Господина и Мессию, помазанника Бога Иаковлева, Небесного Оленя, Мессию Праведности, Царя Царей. Узрите его!

— Он призвал меня быть Агнцем Божьим возвратившимся, как было предсказано о Иешуа, — объявил Де Куфф. — И Он поставил меня Мессией Милостивого и Милосердного, чтобы истина была едина! И как Всемогущий Един, так едины и верующие в Него! Цари воскресли! Сосуды исправлены! Тиккун свершился!

— Аллилуйя! — закричала Саскатунская Роза.

Лукас подумал, что все бы отдал за то, чтобы верить во все это.

— Теперь мы пойдем в город, — сказал Разиэль. Голос его дрожал. — У нас нет выбора. Дабы все они поняли. Этот человек Дверь. Баб. Машиах. Второе пришествие и Махди правоверных.

— В таком случае я, конечно же, рад, что я с вами, — сказал Лукас. — Но тебе не следует позволять ему так много брать на себя. Не похож он на такого человека.

— Нет? — спросил Разиэль. — Не важно.

— А ты? — спросил Лукас. — Кто ты тогда?

— И я хотела это спросить, — сказала Сония.

Разиэль засмеялся и показал на нее пальцем, словно говоря, что она просчиталась:

— Я? Давайте отойдем поговорим. Мы трое.

Лукас внезапно вспомнил, о чем было хотел спросить его:

— Ты что-то подложил в чай, верно?

— Боже! — воскликнула Сония. — Посмотрите на реку!

Река текла вспять с той же неестественной скоростью, с какой до этого вдруг помчалась вниз, только теперь она стремилась вверх, к высокогорному озеру, откуда брала начало. Чем дольше они смотрели на происходящее, тем неоспоримей оно было. Река поднималась вспять, отступая от берегов, пока с невероятной мощью не рванулась вверх через водопад и в горы.