Тем летом в Гааге собралась вторая мирная конференция. В апреле следующего, 1908 года К. – Б., предчувствуя смерть, подал в отставку и действительно через месяц умер. Асквит, заменивший его, перестроил кабинет в соответствии с собственными представлениями. Четверо наиболее способных заместителей министров получили ранги членов правительства, в том числе Уолтер Рансиман, сын богатого судовладельца, Герберт Сэмюэл, представитель еврейской банкирской семьи, подобно Асквиту тоже бывший «первым» в Баллиоле, и Реджинальд Маккена, сын лондонского госслужащего, получивший высшую степень по математике в Кембридже. Его назначение первым лордом адмиралтейства вместо лорда Твидмаута побудило Морли вспомнить 62, как в 1892 году он предложил Гладстону на этот пост некоего человека и Гладстон, взмахнув рукой, важно сказал: «Нет, в адмиралтействе, я полагаю, нам нужны люди, которых называют джентльменами!» «Вот мы и приехали», – со вздохом сказал лорд Эшер, глядя на новый состав кабинета, в котором «преобладал средний класс».

Самым важным кадровым событием в кабинете было назначение Ллойда Джорджа на место Асквита канцлером казначейства и продвижение на вакантное место министра торговли Уинстона Черчилля, последнего из выдающейся четверки. Карьера Черчилля на этом чуть было не закончилась: ему пришлось отстаивать себя на дополнительных выборах в Манчестере в соответствии со сложившейся практикой, требовавшей от члена парламента, возведенного в правительственный ранг, получить подтверждение от электората. Это была тяжелейшая борьба, усложнявшаяся суфражистками. Черчилль потерпел поражение, чем порадовал прессу тори. Его поражение подтверждало, что баланс сил снова изменялся после аномальной победы либералов в 1906 году, и доказывало крайнюю необходимость для либералов голосов трудящихся. В Данди, где Черчиллю сразу же предложили депутатское место, он убежденно утверждал, что только при поддержке рабочих либералы будут иметь достаточно сил для противодействия тори и проталкивания законодательств через палату лордов. «С вашей помощью мы их одолеем… Ах как нам нужна ваша поддержка».

Как потом оказалось, ни одно из социальных законодательств, готовившихся энергичной командой Ллойда Джорджа и Черчилля, не было заблокировано палатой лордов. И закон об угольных шахтах, устанавливавший восьмичасовой рабочий день для шахтеров, и закон о производственных комиссиях, определявший минимальную сдельную зарплату в потогонных отраслях промышленности, и закон о компенсациях рабочим, утверждавший ответственность нанимателей за производственный травматизм, и закон о пенсиях по старости – все они были приняты, и команда Ллойда Джорджа и Черчилля принялась разрабатывать законопроект национального страхования по безработице и охране здоровья, венчавший деятельность либералов в социальной сфере. Лорды не стали препятствовать этим законодательным актам по той же причине, по которой они утвердили прежде и закон о трудовых конфликтах. Но конфликта с палатой общин избежать не удалось.

Все сомнения, претензии, эмоции, поддерживавшие конфликт, подобно пороху в патроне уместились в одном законопроекте – в билле о лицензировании. Тема, двадцать пять лет занимавшая внимание либеральных реформаторов и сторонников трезвости, в основном нонконформистов, стремившихся умерить пьянство в нижних классах, стала предметом предвыборного законопроекта правительства, задолжавшего его избирателям-нонконформистам. Билль предусматривал уменьшить количество пабов на тридцать тысяч заведений на протяжении четырнадцати лет посредством аннулирования лицензий в соответствии с фиксированной численностью населения. Поскольку пабы принадлежали пивоваренным и винокуренным заводам, то они и стали главными противниками закона, не говоря уже о пьющей публике. Собственники пабов объединялись в альянсы с владельцами заводов; билль приобрел такой же злостный характер, как гомруль, и стал представлять такую же угрозу, как социализм. Бальфур объявил, что законопроект попирает самое святое – право собственности, консерваторы отреагировали на него почти так же, как рабочий класс – на китайское рабство. Консерваторы созвали срочное совещание в Лансдаун-хаусе на Беркли-сквер. Из глухомани даже вызвали сельских пэров или «бэквудсменов»63, как их обычно называли, обращаясь к ним только по проблемам их графств. Некоторые из них никогда прежде не выступали в палате, некоторые даже ни разу не бывали в здании и, приняв Лансдаун-хаус за палату лордов, думали, что здесь и придумали закон. «Некоторые из нас приехали, еще не остыв от охоты, мы с интересом обсудили итоги прошедшего сезона и возможных победителей весенних гандикапов». Все единодушно решили, что билль надо отклонить, и «отправились на ланч в Карлтонский клуб».

В данном случае им надо было слушать мнение народа, как это продемонстрировали дополнительные выборы в Пекеме, проходившие под знаком проблемы лицензирования. Прежнее либеральное большинство в две тысячи голосов превратилось в консервативное большинство такой же численности. Либералов беспокоило не столько падение популярности, сколько дело принципа. Высокомерное отклонение билля собранием консерваторов в Лансдаун-хаусе взбесило либералов. В ноябре 1908 года, когда законопроект формально был отклонен палатой лордов, Черчилль, «пылая праведным гневом» 64, сообщил в частном разговоре о том, что либералы уже подготовили свой ответ. «Мы направим им в июне такой бюджет, – говорил он, – который приведет их в ужас. Они начали классовую войну, и им надо быть осмотрительнее». В действительности билль о лицензировании не имел никакого отношения к классовой войне. И не только классовая война, а нараставший социально-политический прессинг новой эпохи создавал дискомфорт для либералов.

К 1909 году, времени великой бюджетной битвы, либерализм столкнулся с реальностями жизни, в которых трудно строить Иерусалим. Программа либералов не помогала привлечь рабочий класс на свою сторону. Лейбористы и либералы все больше отдалялись друг от друга. Представители рабочих, воодушевленные результатами выборов 1906 года, стали смелее, агрессивнее; стачки возобновились с новой силой, как только профсоюзы восстановили свободу действий по закону о трудовых конфликтах. Либералы в классе нанимателей реагировали подобно нанимателям. Не заключалось никаких пактов, и на двух трехсторонних дополнительных выборах в 1907 году победили лейбористы. Особенно опасной была победа Виктора Грейсона, неистового социалиста, в западном райдинге Йоркшира 65. В прошлом студент теологии, обладавший даром оратора и склонностью к хорошей выпивке, он проповедовал социализм как освобождение от нищеты с таким жаром, что его призывы разлетались по фабричным городкам подобно искрам от костра. Его дикие выходки в палате общин вынуждали спикера дважды отстранять оратора от участия в дискуссиях и вызывали шок в Европе. Говорили, будто кайзер предлагал высадиться в Англии с одним или двумя армейскими корпусами не в качестве интервента, а в качестве внука Виктории для того, чтобы освободить Англию от «банды социалистов, правящих страной»66. Вместе с королем Эдуардом он распустит парламент и восстановит автократическую монархию как феодального вассала Германии.

Англичан в общем-то беспокоила угроза Германии. «Опасность для нас сейчас представляет то, что в Европе у нас есть конкурент, – писал другу в 1908 году лорд Эшер, – обладающий устрашающей численностью населения, интеллектом и образованностью, конкурент, какого у нас еще не было». Необходимость не упускать из виду такую опасность наносила еще один удар по кредо либералов. Традиционно пацифистская идеология либерализма была нарушена, когда Асквит и его друзья-империалисты в кабинете, контролировавшие внешнюю политику, согласились предоставить сэру Джону Фишеру четыре новых дредноута. Недовольные консерваторы кричали: «Мы требуем восемь, и мы не можем ждать». Территориальная армия Холдейна тоже была недовольна пацифизмом его партии, заявлявшей, что войска обходятся очень дорого и отвлекают финансы, необходимые для социальных реформ. При поддержке короля Эдуарда армия получила нужные средства, несмотря на возражения пацифистов. «Мы живем в трудные времена, – сетовал король Эдуард, – но я надеюсь, что мир сохранится – хотя бы по той причине, что Европа боится войны»67.