Что же касается убийства, можно привести много примеров, в которых мы обнаружим черты поведения слабонервных женщин. Это все чистая романтика. Я никогда в жизни не встречал слабонервных женщин. Почитай газеты разных стран, ты обнаружишь в них много сообщений о преступлениях, совершенных женщинами, и каждый раз они объявляются особым случаем, хотя и накануне та же газета писала о точно таком же особом случае. Существует догма, будто слабонервные женщины пользуются ядом, а мужчины — кувалдой, мы хотим этому верить, потому что это вроде логично, но очень часто бывает наоборот, однако это не меняет наших представлений о том, что нежные женщины убивают своих любимых с помощью стрихнина, а бесчувственные мужчины прибегают к топорам, ломикам и просто бутылкам. Ты наверняка слышал, что пьяная женщина являет собой отвратительное зрелище, это так и есть, но разница в поведении пьяных мужчин и женщин только в том, что первенство все-таки остается за мужчинами. Сейчас снова набирает силу культ Мадонны — женщина не должна кричать, не должна напиваться, это право мужчины, она должна мелькать в траве этаким голубым цветком, чтобы ее съел первый же проходящий мимо бычок. Другая догма гласит, что опустившаяся женщина производит более отталкивающее впечатление, чем опустившийся мужчина. А ты себе представляешь, как следует вести себя опустившейся женщине? Нет, просто мы чувствуем себя оскорбленными, если от женщины так разит клоакой, что с ней противно лечь в постель, но ведь и у женщин тоже может быть нежное обоняние, и им тоже может не нравиться, когда от мужчин несет перегаром. Люди, отдающие в этом соревновании между опустившимися мужчинами и женщинами пальму первенства женщинам в качестве последнего убийственного довода приводят такой: а если б ты увидел в таком состоянии свою сестру или мать? Они, очевидно, думают, если вообще способны думать, что у их матерей и сестер нервы из проволоки, и их не трогает, когда они видят близких им мужчин в скотском состоянии. Нет-нет, нежных и слабонервных женщин следует защищать.

Убийство, совершенное на Маридалсвейен, могло быть совершено одинаково и мужчиной, и женщиной, хотя газеты предпочли бы, чтобы это была женщина. Подбросить ему в чай яд могли одинаково и мужчина, и женщина. Проломить череп тоже. Неопровержимо одно — это умышленное убийство. Удар был сильный, но ничего типично мужского в нем нет, хотя врач и считает, что удар подобной силы наводит на мысль о мужчине. Очевидно, он забыл, что бывают мелкие мужчины и крупные женщины.

— Ты там ничего не нашел?

— Нет, я торопился поскорей уйти оттуда и ни к чему не прикасался. Нельзя сказать, что я не перетрусил. Ты все мог прочитать про меня в газете. Я сам не описал бы это более точно.

— Значит, все, что ты там увидел, попало в газеты?

— Как сказать. Когда я прочитал, что убитому был нанесен тупым предметом только один удар, я вдруг насторожился. Как будто мне приготовили ловушку. Это не соответствовало тому, что я видел. Но результаты вскрытия все подтвердили. А вместе с тем, если бы мне показали его голову на каком-нибудь конкурсе по отгадыванию всяких каверзных случаев и спросили, чем был нанесен удар, я бы ответил, что этот человек угодил головой под копер. Между прочим, я рад, что в Венхауге появился новый садовник.

Ян отвернулся:

— Теперь алиби Тура Андерссена стало еще крепче. Хотя оно и без того было достаточно убедительным. Но после того, как он покинул Венхауг, никто не станет подозревать его в убийстве Турвалда Эрье.

— Что касается Тура Андерссена, я ничего не понимаю, — сказал Эрлинг. — Не понимаю, почему полиция не пошла по этому следу. Если они подняли такой шум из-за моей поездки в Осло, они должны были поинтересоваться, кто еще уезжал в эти дни из Венхауга.

— Ты прав, — согласился Ян. — Но если Эрье убил Тур Андерссен, он знал, что делал. Все уезжали в город на представление. В Венхауге не оставалось никого, кроме Юлии, тети Густавы и нас с тобой. Он не очень полагался на нас, но все-таки понимал, что если его кто и выдаст, то только не мы с тобой. Потому он и дождался того вечера. Конечно, он предпочитал, чтобы в Осло его никто не видел. В Венхауге никто не попал под подозрение, потому что полиция, газеты и вообще все сразу были пущены по ложному следу, так как считалось, что преступник расправился с тем, кто знал о его преступлении. Ты оказался в поле зрения лишь потому, что тебя видели в Осло. Вообще-то в их версию ты не вписывался. Да и никто другой из Венхауга тоже. Они и подумать не могли, что это возмездие.

— А как обстоит дело с Юлией и тетей Густавой? — спросил Эрлинг. Ему было не по себе. Ян не пощадил его… впрочем, он и сам не был достаточно откровенен.

— Мне пришлось сказать Юлии, что не стоит никому говорить о том, что Тур Андерссен брал в тот вечер машину. Это не имеет никакого значения, сказал я, но полиция начнет копать, а это всегда неприятно. Не знаю, удовлетворило ли ее такое объяснение. Когда-нибудь потом я все ей объясню.

— Юлия видит тебя насквозь. Она испугалась?

— Не знаю. Сперва она задумалась, а потом сказала то, чего я никак не ожидал от нее услышать. Она сказала, что в свое время, прожив два месяца в Венхауге, перестала что-либо кому-либо говорить о том, что здесь происходит.

Эрлинг прикусил язык.

— Ну а тетя Густава уже сделала для себя нужные выводы. Она устала. И то, что знает, заберет с собой в могилу.

— Если только там найдется для этого место, — с сомнением заметил Эрлинг.

Ян пропустил мимо ушей его шутку.

— Тетя Густава — это явление. Я знаю ее столько, сколько помню себя. Она похожа на моих родителей, те тоже не любили никаких скандалов. За скандалами гоняются люди, чья жизнь ничем не заполнена. Тетя Густава любопытна, но никогда не сплетничает. Плохо придется кое-кому в наших краях, если она когда-нибудь выложит все, что знает. Копить все, что узнала, это ее политика. Она и жила отчасти тем, что умела молчать. Но теперь все изменилось. Ты знаешь, только благодаря Юлии она не оказалась в богадельне, а живет в хорошем доме, пьет свой яблочный сидр и получает столько всякой еды, сколько может переварить ее желудок. Я бы сказал так: любая тайна будет в сохранности, если она попала к тете Густаве. Похоже, она считает, что Тур Андерссен по-своему отомстил за себя. Она не сомневается, что Турвалда Эрье убил он. Но будет молчать. Мне представляется такая картина: оставшись одна, тетя Густава подтягивает ухо к губам, словно воронку, и доверительно беседует сама с собой.

На языке у Эрлинга вертелся один вопрос. Наконец он пересилил себя и задал его:

— Скажи, Ян, ты не жалеешь, что Тур Андерссен покинул Венхауг?

Ян прошелся по комнате, потом остановился у бара и зазвенел рюмками. Поставив на стол две рюмки, он налил в них коньяку. Когда они выпили, он снова наполнил рюмку Эрлинга, а себе принес сигару и закурил ее. Эрлинг предпочитал сигареты.

— Жалею ли я, что он покинул Венхауг? — повторил он. — Не будем говорить о его болезненных наклонностях, которые заставляли его собирать определенные вещи. Это просто маленькая слабость запутавшегося человека. Собиратель по натуре, как ты говоришь. Я читал о таком фетишизме и кое-что помню из своего отрочества. Такое бывает. Юлия хочет, чтобы мы об этом забыли.