На лестницу влез бедно одетый человек с мрачным лицом. Баудолино сказал: — Знаю, что тебя гложет. Это обида.

— Ты все знаешь, — сказал человек.

Баудолино произнес: — Кто желает воздать злом за зло, может ранить своего брата одним жестом. Приучись держать руки за спиной.

Посетитель с грустными, как предыдущий, глазами произнес: — Не знаю, что у меня за беда.

— Знаю я, — сказал Баудолино. — У тебя унылость.

— Можно ли излечиться?

— Унылость проявляется в первый раз, когда начинает казаться, что нестерпимо медленно двигается солнце.

— И что же делать?

— Никогда не смотреть на солнце.

— От него ничего не спрячешь, — говорили селиврийские люди.

— Как ты можешь быть настолько премудр? — спрашивали у него. Баудолино: — Потому что я закрываюсь.

— Как закрываешься?

Баудолино вытянул руку и показал тому ладонь: — Что ты перед собою видишь?

— Ладонь, — сказал тот.

— Видишь, как я хорошо закрылся, — сказал Баудолино.

Пришла новая весна. Баудолино все грязнел и волосател. Его не видно было из-за птиц, которые налетали стаями и клевали червей, начавших уже заводиться на его теле. Так как надо было кормить всех этих тварей, люди приходили по нескольку раз в день наполнять его плетенку.

Как-то утром прискакал один конный, задыхаясь, покрытый пылью. Он сказал, что на господской охоте благородный синьор неудачно выпустил стрелу и попал в сына собственной сестры. Стрела прошла в глазницу и торчит из затылка. Мальчишка еще дышит. Этот синьор умолял Баудолино совершить что угодно возможное, что угодно, что доступно божьему человеку.

Баудолино сказал: — Задача столпника — видеть, как издалека приходят мысли. Я предполагал, что ты прискачешь, но тебе потребовалось слишком долгое время, и столь же долго ты будешь возвращаться. Вещи мира складываются, как им положено. Знай, что мальчик в эту минуту умирает, даже нет, постой, вот он умер. Милуй, Господи, душу его.

Всадник поскакал назад, мальчонка умер. Как разошлась эта новость, селиврийские люди стали кричать, что Баудолино ясновидящий, что ему ведомо, что происходит от него на далеке. Но в округе поблизости от столпа стояла церковь Святого Мардония, ее настоятель ненавидел Баудолино за то, что вот уже несколько месяцев ему отходили все подношения бывших верных прихожан. Он начал возмущаться, вот-де это Баудолиново хорошенькое чудо, такие чуда умеют делать все. Пошел к колонне и стал орать снизу Баудолино, что если столпник неспособен вытащить даже стрелу из глаза, то это все равно как если бы он этого мальчика убил сам.

Баудолино ответил: — Забота об угождении людям уничтожает всякое нравственное процветание.

Священник запустил в него камнем, и тут же многие другие буйные люди к нему присоединились и стали метать камни и комья земли в будку и площадку. Весь день эти камни летали, а Баудолино, забившись, закрывал в будке свое лицо руками. Люди разошлись лишь по приближении ночи.

На следующее утро Никита пошел поглядеть, как там его друг, но друга не увидел. На столпе никого не было. Он возвратился, волнуясь, и увидел Баудолино в стойле Феофилакта. Наполнив водой крупную бочку, тот соскребал с себя ножом всю грязь, что накопилась. Он аккуратно постриг свою бороду и волосы. Закаленное и загорелое тело не казалось чересчур худым, он только стоял нетвердо и знай потягивался руками и всей спиной, чтобы размять онемелые мышцы.

— Вот видишь. Раз в жизни я попытался провозгласить правду и был побит камнями.

— Так же и апостолы. Ты стал святым, а удручился из-за такой малости?

— Я, может, ждал знамения с небес. За эти месяцы я собрал немало денег. Уже послал сына Феофилакта купить одежду, мула и коня. Наверно, в доме где-то еще валяется мое вооружение.

— Так что, ты уезжаешь? — спросил Никита.

— Да, — тот ответил. — Пока стоял на столпе, я многое понял. Я понял, что я грешил, но никогда ради богатства и славы. Я понял, что если хочу быть прощен, мне надлежит расплатиться с тремя долгами. Долг первый: я снова обещаю восстановить гробницу над телом Абдула. Не для того ли я удержал первую голову Крестителя? Деньги пришли из другого источника. Так много лучше. Они поступили не от торговли святынями, а от пожертвований добрых христиан. Найду то место, где мы погребли Абдула, построю там часовню.

— Да ты не можешь вспомнить, где он погиб!

— Господь доведет меня, я помню всю карту Космы. Второй мой долг. Мной дадено обещание любимому отцу императору Фридриху, не говоря уж о епископе Оттоне, и я обещания не сдержал. Я должен дойти до царства Пресвитера. Иначе вся жизнь впустую.

— Да вы же потрогали и пощупали, что его нет!

— Потрогали мы и пощупали, что не дошли до него. Это иное.

— Но вы же догадались, что евнухи всем лгали.

— Что вероятней всего, они лгали… А может, и не лгали. Как бы то ни было, не лгал епископ Оттон. Не лгало предание, гласящее, что Пресвитер где-то есть.

— Но ты гораздо старее, чем был, когда отправлялся в первый раз!

— Да, я гораздо разумнее. Третий долг: у меня растет сын или дочь. И есть Гипатия. Я их найду и стану защищать. Это мой долг.

— Прошло уже больше семи лет!

— Значит, ребенку больше шести. Что, разве ребенок шести лет — это не твой ребенок?

— Но мог ведь родиться и мальчик, то есть никогда-и-нигде-не видимый сатир!

— А могла родиться маленькая гипатия. В любом из двух случаев я буду любить мое дитя.

— Да ты не знаешь, где те самые горы, куда они укрылись!

— Буду искать.

— Гипатия могла забыть тебя. Может, она не захочет встречаться с тобой, из-за кого она утратила апатию.

— Не знаешь ты Гипатию. Она меня ждет.

— И ты был пожилой уже когда она тебя повстречала. Сейчас ты ей покажешься стариком!

— Она не видела молодых мужчин.

— Понадобятся долгие, долгие годы, чтобы дойти до той страны и двинуться дальше ее!

— У наших фраскетских, учти, лоб тверже, нежели хвост.

— Кто поручится, что ты доживешь до окончания пути?

— В путешествии молодеют.

Ничто не помогало. На следующий день Баудолино обнял Никиту и все Никитино семейство, а также хозяев дома. С кряхтеньем забрался в седло, таща за собой мула, груженного припасами, к седлу был привешен тяжкий меч.

Никита проводил его взглядом докуда было видно, как он все с ним прощается рукой, не оборачиваясь, устремленный в края Пресвитера Иоанна.

Никита побывал у Пафнутия. Рассказал ему все от начала и до конца, до той минуты как он увидел Баудолино в Святой Софии, все то, что Баудолино рассказывал ему.