– О чем вы задумались, Катрин? – спросил Сен-Реми. – Мне кажется, вы сейчас далеко от нас. Ван Эйк хочет откланяться, а вы даже его не слышите.

Она извинилась, улыбаясь:

– Простите меня! До завтра, Ян… Закончим поскорей этот портрет, потому что вы тоже торопитесь…

Художник ничего не ответил и грустно покачал головой. От него не ускользнула нервозность Катрин. Он низко склонился к ее руке, которую она ему протянула.

– Как получилось, что мне дали такое поручение, так огорчившее вас… – проговорил он, – за которую я отдал бы жизнь, лишь бы ни одна слезинка не выкатилась из ваших глаз! Какая ирония судьбы!

– Да нет же. Спокойно поезжайте в Португалию. Напишите прекрасный портрет инфанты и с честью выполните вашу миссию. Мне нисколько не больно, уверяю вас. Я без сожалению покину двор, ибо я устала от него. А по возвращении вы знаете, где найти меня. Мы навсегда останемся друзьями.

Он с сожалением отпустил ее руку, которую на мгновение задержал в своей, и, не сказав больше ни слова, удалился. Жан де Сен-Реми, не вставая с места, посмотрел на него с улыбкой.

– Пусть меня повесят, если он не влюблен в вас без памяти! Но такой художник и не мог остаться равнодушным к вашей красоте… Не смотрите на меня так, моя дорогая! Я догадываюсь, о чем вы подумали: этот Сен-Реми, носитель дурных вестей, должен был бы уйти вместе с ван Эйком. Нет-нет, не возражайте: это вполне естественно. И если я допустил такую бестактность и остался, это значит, что у меня есть что еще сообщить вам… нечто совсем неотложное.

– Вы тоже собираетесь уезжать?

– Конечно, нет! Однако я знаю, как вы умеете принимать быстрые решения. И я догадываюсь, что вы как раз сейчас думаете об этом, а мне совсем не хочется бежать за вами на край света. Вы самая неуловимая, самая непредсказуемая и… самая обожаемая из всех!

– Пощадите, Жан! – проговорила Катрин рассерженно. – Сегодня я не намерена выслушивать никаких мадригалов. Оставьте, прошу вас, мою красоту, мое обаяние… Вы не представляете, как я устала выслушивать одно и то же. Если не ван Эйк, то вы, если не вы, то Руссе, Ланнуа, Тулонжон… и даже Николя Ролен, взявший привычку приходить и просиживать здесь долгие часы.

– Конечно, чтобы вознаградить себя за жизнь с такой набожной женой, как Гигонн де Сален. Невеселая жизнь у нашего канцлера. Но я хочу рассказать вам не о нем, а о себе…

– Захватывающе! – пошутила Катрин с улыбкой.

– Хм… захватывающе – слишком сильно сказано! Интересно, может быть. Итак… – Говоря это, Жан де Сен-Реми встал и потянулся всей своей длинной фигурой. – Итак, меня зовут Жан Лефевр де Сен-Реми. Мне тридцать два года, я богат, здоров, владею землей, довольно знатен… и я вас страстно люблю, так, как только один из Сен-Реми может любить. Хотите ли вы стать моей женой? Вы вдова – значит, вы свободны.

– И… в бездействии на какое-то время? – закончила Катрин насмешливо. – Мой милый Жан, я вам очень признательна за вашу любовь и ваше предложение. Вы решили: она останется одна, я предложу ей имя, серьезное положение, буду ей хорошим мужем… Не так ли? Я всегда знала, что вы мне друг…

– Как вы можете говорить о дружбе, когда я без конца кричу вам о своей любви?..

– Вот поэтому я и не выйду за вас замуж. Я сделаю вас несчастным, ибо вы любите меня. Это было бы нечестно с моей стороны – предложить вам лишь руку. Этого недостаточно!

Горестное выражение появилось на лице молодого человека. Даже его великолепный плюмаж вдруг поблек.

– Я люблю вас, и мне этого достаточно, – проговорил он хрипло. – Конечно, я не претендую на то, чтобы заменить герцога Филиппа. Вы любите его и…

Катрин резко оборвала его:

– Вы прекрасно знаете, что это неправда! Ведь вы мой друг. Я действительно не могла определить то чувство, которое я испытываю к нему. Боюсь, что это… нечто приземленное! Я не могу больше любить, Жан, даже если бы очень хотела… и вы об этом хорошо знаете!

Наступило молчание. Приближалась ночь, и темнота постепенно заливала комнату, где они находились. Освещенным оставался лишь тот угол у камина, где стояла Катрин. Сен-Реми отступил в тень. Ему показалось, что между ним и этой прекрасной женщиной прошел какой-то призрак. Молодой человек не забыл поединок у стен Арраса и рыцаря, который так безумно взволновал эту необыкновенную молодую женщину. И он прошептал через силу:

– Я понимаю! Это тот, другой? После стольких лет вы никак не можете забыть Мон…

– Молчите! – сухо оборвала его Катрин. – Я не хочу слышать это имя! – Она вдруг задрожала, и Сен-Реми увидел в ее фиалковых глазах такое отчаяние, что он испугался. Но гнев Катрин уже прошел. – Простите меня! – глухо прошептала она. – Я расстроена… Оставьте меня сейчас, друг мой! Вы говорите мне о любви, а я отвечаю вам глупостями. Придите ко мне… вскоре.

Она протянула ему свою ледяную руку, к которой он приложился губами. Он казался таким расстроенным, таким потерянным, что Катрин мило улыбнулась ему, чтобы успокоить, сама взволнованная теми чувствами, какие питал к ней этот беззаботный мальчик.

– Приходите в другой раз, – сказала она, – когда я буду не так нервничать. И вы сможете мне снова сказать, как любите меня.

– И снова просить вашей руки?

– Почему бы и нет?.. Если не боитесь отказа. Доброй ночи, мой друг.

Когда он вышел, Катрин облегченно вздохнула. Наконец она была одна. Ей была приятна темнота, которая ее окружала. Она подошла к овальному окну и открыла одну из створок, украшенных выбранным ею гербом – синяя химера на серебристом поле, увенчанная графской короной. Свежий ветер ворвался в комнату и развеял ее распущенные волосы. Внизу была черная вода канала, в которой отражались как в зеркале огни соседних домов. Поднимался ветер, кружа падающие листья. На башне послышался голос стража, заглушая слабый звук лютни, доносившийся из дома напротив. Время было столь мирным, что Катрин хотелось побыть у окна и слушать шумы города, приглушенные сгустившейся темнотой. Но время шло, а Филипп собирался прийти к ней ужинать. Она с сожалением закрыла окно как раз в тот момент, когда дверь открылась и в комнату вошла Сара, неся тяжелый бронзовый канделябр с двенадцатью свечами, освещавшими ее бесстрастное лицо. В походке цыганки было что-то торжественное. Она хмурила брови под высоким головным убором из накрахмаленных кружев. Сара поставила канделябр на сундук из черного дерева с инкрустацией и, взяв одну из свечей, обошла комнату, зажигая другие светильники.

В ее движениях было что-то неестественное, что сразу заметила Катрин.

– Что случилось? – спросила она. – Почему ты такая?

Сара повернулась к ней, и Катрин увидела ее вытянувшееся лицо.

– Из Шатовиллена прибыл гонец, – сказала она бесцветным голосом. – Заболел ребенок. Графиня Эрменгарда просит тебя приехать…

Она больше ничего не сказала. Просто осталась стоять, глядя на Катрин… Молодая женщина побледнела. Ей никогда не приходило в голову, что с маленьким Филиппом может что-нибудь случиться. Все письма Эрменгарды были полны благодарности Богу за его отличное здоровье, красоту и ум. Но Катрин слишком хорошо знала свою подругу, чтобы понять, что если она зовет ее, значит, ребенок действительно тяжело болен. Что-то сжало горло Катрин. Она вдруг поняла, как далеко он от нее, сколь многое ее от него отделяет, и угрызения совести зашевелились в ее сердце. Она не упрекала себя, что оставила сына. Он был с Эрменгардой, которая его обожала, она просто уступила просьбам своей подруги. Она упрекала себя за то, что недостаточно его любила. Он был рожден ею, а она могла месяцами жить вдали от него. Она встретилась взглядом с Сарой.