Когда полки подступили к Куконосу на Западной Двине, оказалось, что замок занят солдатами Магнуса. Вступив в город, Грозный велел казнить находившихся там советников короля, а горожан «распродать татаром и всяким людем».

Магнус был вызван в царскую ставку и взят под стражу. Утратив всякое доверие к вассалу, Иван IV «велел отвести его вместе с его придворными в старую хату без крыши, где он должен был лежать на соломе пять суток, а придворные день и ночь ждали смерти». Потом короля отпустили в его удел. Полгода спустя он перешел на сторону Батория.

В замке Вольмар был захвачен в плен литовский гетман Александр Полубенский. По требованию Ивана IV гетман отдал приказ польским гарнизонам прекратить сопротивление.

10 сентября царь дал пир знатным пленникам в Вольмаре. Он жаловал сдавшуюся Литву, «давал им шубы и кубки, а иным ковши жаловал», после чего отпустил на родину.

Грозный надеялся, что демонстрация силы в Ливонии заставит Батория заключить мир с Россией. Полубенскому вручена была царская грамота для передачи королю. Царь извещал Стефана, что завершил поход и очистил свою отчину — Лифляндскую землю. Своего неприятеля он утешал тем, что спор из-за Ливонии возник до избрания того на польский трон: «…и ты б о том досаду отложил и с нами нежитья не хотел, занеже то не при тебе делилось».

Поход в Ливонию подтвердил горделивую уверенность царя в том, что он — великий полководец, орудие в руках Господа. Он невольно преувеличивал масштабы своих побед. Возле царя не оказалось способных воевод, которые могли бы овладеть опорными крепостями Ригой и Таллином. Подле него не было дипломатов вроде Ивана Висковатого, которые могли бы объяснить ему, что Россия понесла тягчайшее дипломатическое поражение в Речи Посполитой, утратив возможность повлиять на ход избирательной борьбы. Неудача готовила почву для изоляции Российского государства.

Предаваясь иллюзиям, Грозный надеялся избежать кровопролитной войны с Речью Посполитой и к тому же продиктовать Баторию условия мира. Отпуская пленных на родину, он велел передать Стефану на словах, «чтоб король послов своих прислал, а дался б король на государеву волю во всем, да про то им велел сказать королю, какова его государева рука высока». Царь явно не учитывал мужества и энергии своего противника.

В письме к литовскому наместнику Ливонии гетману Яну Ходкевичу Грозный не мог скрыть своего ликования: «В нашей отчине Лифлянской земле… нет того места, где б не токмо коня нашего ноги, и наши ноги не были, и воды в котором месте из рек и озер не пили есмя; но все то з Божиею волею под наших коней ногами и под нашим житием учинилося». Облачившись в маску миролюбия, царь советовал гетману не огорчаться, так как царские победы не наносят ущерба его достоинству: «А убытка тебе здеся ни в чом нет, и ты б о том не кручинился»; «лучше сия смущения отложити и промышляти о покое християнском».

Накануне вторжения в Ливонию Иван IV написал послание к вице-регенту Лифляндской земли князю Александру Полубенскому, заменявшему регента Ходкевича. Князь носил титул «справцы рыцарства вольного». Царь предлагал ему именоваться начальником не над рыцарством, а над висельниками, «которые в Литве ушли от шибеницы» (виселицы). Он имел в виду наемных солдат, навербованных в Литве и присланных в Ливонию.

В письме Грозный извещал гетмана о выступлении в поход и требовал, чтобы тот отвел все свои отряды из ливонских градов: «…из нашие бы еси вотчины из Лифлянские земли поехал со всеми людьми».

Свои послания царь начинал с титула «Божьей милостью» и пр. В грамоте Полубенскому титульная часть составляет более половины всего послания. Она раскрывает взгляды самодержца на природу власти православных государей. Древние царства находились во власти дьявола, доказательством чему служили преследования христиан. Так было до Константина Великого, «царя правды християнска», соединившего «священство и царство воедино». На Руси Бог избрал Владимира Киевского как «царя правды християнска». Царь называл себя его преемником. Такими рассуждениями Иван IV подкреплял свои требования о немедленном очищении Ливонии, древней отчины киевских князей.

Любитель «грубианской» полемики, Грозный не жалел бранных слов для Полубенского, свояка Курбского: «Полубенскому, дуде, пищали, самаре, разладе, нефирю, то все дудино племя!» Дуда была инструментом скоморохов, что и определяло смысл прозвища «дудино (скоморошье) племя».

Послание Ивана IV Полубенскому не было своевременно доставлено адресату. Но, по словам гетмана, когда он предстал перед царем, тот произнес бранную речь.

Будучи в Вольмаре, Иван IV написал послания изменнику Тимофею Тетерину, беглым опричным советникам — ливонским дворянам Иоганну Таубе и Элерту Крузе и князю Андрею Курбскому.

Насмешливое письмо Курбскому всего полнее выражало те чувства, которые переполняли Грозного в походе. Хотя мои беззакония «паче числа песка морского», писал он, но надеюсь на милость Бога, который может в пучине милости своей потопить их все. Своей сединой он (царь) прошел все дали тех дальноконных городов, где Курбский искал успокоения. «И тут на покой твой, — поучал царь Курбского, — Бог нас принес, и все то мы тебе пишем не из гордости, а ради твоего исправления, чтобы ты о спасении души своей помыслил».

Десятилетия самодержавного правления и террор неизбежно вели к тому, что Иван все больше превращался в затворника Кремля, терял представление о реальном мире. Он жил в плену превратных представлений о своем всемогуществе и поход в Ливонию оценивал как величайший триумф. Между тем военная кампания подготовляла почву для объединения главнейших противников России.

После смерти императора Максимилиана II царь надеялся на то, что австрийские Габсбурги продолжат борьбу за польскую корону. Военный союз с Веной, по мысли царя, должен был поставить Батория на колени. Расчеты такого рода не имели под собой никакой почвы.

Успехи, достигнутые русскими в 1577 г., оказались кратковременными. Военное господство в Южной Ливонии принадлежало тому, кто владел Ригой. Как только царь вернулся в Москву, самые крупные из завоеванных им крепостей — Динабург и Венден — пали.

Попытка царя покончить с затянувшейся войной, предприняв широкие наступательные операции против шведов и литовцев, привела к неблагоприятным последствиям. Впервые за все время Ливонской войны противники России фактически объединили свои военные усилия.

В 1578 г. царь дважды посылал полки к Вендену, чтобы вернуть этот замок. Воеводы просили его отменить приказ, ссылаясь на то, что идти к Вендену «не с кем, людей мало». Прибывшие в армию царские эмиссары получили приказ «отвести» полки к замку и «промышлять своим делом мимо воевод, а воеводам с ними». Плохо подготовленное наступление закончилось провалом. Объединенные польско-литовские и шведские отряды внезапно напали на русский лагерь под Венденом и нанесли воеводам поражение.

Многочисленные победы в Ливонии грозили обернуться поражением.

После низложения Симеона «двор» не был упразднен, а лишь подвергся новой реорганизации. В ведении «дворового» правительства остались почти все главнейшие территории «удела», включая Псков и Ростов, а также Поморье с Двинской землей. К этим землям была присоединена бывшая опричная периферия — Козельск, Вологда и Каргополь. Присоединение северного комплекса земель преследовало вполне определенную цель: увеличение доходов «дворового» ведомства. Во «дворе» функционировали такие приказы, как Двинская четверть, «дворовый» Большой приход, «дворовый» Разряд и т. д. Они располагались в Москве на «дворовой» стороне, отдельно от земских приказов. В военных ведомостях 1577–1579 гг. четко разграничивались «дворовые» и «земские» чины. В глазах современников «двор» выглядел зловещим призраком опричнины, но эти учреждения все же существенно различались между собой. Основное различие состояло, возможно, в том, что «двор» не был связан с определенной территорией столь жестко, как опричнина или «удел». Иначе говоря, «двор» рассматривался скорее как особое войско царя, чем особые территориальные владения, в которых царь был удельным государем. Во главе «двора» стояли те же «ближние» думные чины, которые возглавляли «удел» Иванца Московского. То были думные дворяне А. Ф. Нагой, Б. Я. Бельский, а также Годуновы.