Я помню, как мы катались по удивительной красоты полямсахарного тростника. Он сказал, что эту дорогу построили для карет и лошадей. Ая думал, что эти поля, возможно, выглядят так, как выглядели двести лет назад.Лестат мне расскажет. Лестат, должно быть, знает. И потом мой взгляд опятьпадал на эти ладони. Я двигал ногой, напрягал руки, делал небольшой жест и чувствовалабсолютное здоровье и энергию этого тела. И опять впадал в состояниенедоумения, совершенно забыв о том, что бедняга рассказывает мне одостопримечательностях.

В конце концов мы приехали в ботанический сад. Вежливыйчернокожий водитель поставил машину на стоянку и пригласил меня зайти. Не всели мне было равно? Я купил билет на те деньги, что ты любезно оставил вкарманах для Похитителя Тел, а потом вошел в сад и очутился в таком красивомместе, равных которому я еще не видел в этом мире.

Лестат, это было как в очень правдоподобном сне!

Мне непременно нужно отвезти тебя в это место, тыобязательно должен на него взглянуть – ты же так любишь острова! Фактически яни о чем не мог думать… кроме тебя.

Я должен кое-что объяснить. Ни разу с того момента, когда тывпервые пришел ко мне, ни единого раза я не мог смотреть в твои глаза, слышатьтвой голос или даже думать о тебе, не испытывая боли. Боли, связанной сосмертностью, с осознанием своего возраста и пределов, с пониманием, чтонекоторых вещей больше не будет никогда. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да. А, бродя по ботаническому саду, ты думал обо мне. Иболь прошла.

– Да, – прошептал он. – Боль прошла.

Я ждал. Он сидел молча, еще раз отпив виски большим жаднымглотком, а затем оттолкнув бокал. Элегантность его духа всецело контролировалавысокое мускулистое тело, ему передались его отточенные движения; и сновапослышались сдержанные, размеренные интонации его голоса.

– Мы должны туда съездить, – сказал он. – Должныпостоять на том холме над морем. Помнишь, с каким звуком шевелились на ветрукокосовые пальмы на Гренаде, с каким щелканьем? Такой музыки, как в том саду наБарбадосе, нигде больше не услышишь; а цветы, безумные дикие цветы! Вот твойСад Зла, но какой он ручной, мягкий, безопасный! Я видел гигантскую пальмупутешественников – такое впечатление, что растущие из ствола ветви заплетены вкосы! А клешня омара, чудовищная восковая штука; а рыжие лилии, нет, тыдолжен это увидеть. Они останутся прекрасными даже при лунном свете, ствоими-то глазами.

Думаю, я мог бы остаться там навсегда. Но полный туристовавтобус оторвал меня от раздумий. И представляешь, они были с нашего парохода.Народ с «Королевы Елизаветы II». – Он весело засмеялся, от чего черты еголица стали еще изящнее. – О, я быстро убрался оттуда, очень быстро.

Я вышел, нашел моего водителя и дал ему увезти меня назападный берег острова, к шикарным отелям. Там отдыхает множество британцев.Роскошь, уединение, поля для гольфа. И там я отметил примечательное местечко –один курорт прямо на воде; только об этом я и мечтал, когда мне хотелось уехатьиз Лондона и пересечь мир в поисках теплого и красивого уголка.

Я попросил подвезти меня к нему по аллее, чтобы я могосмотреться. Оказалось, что это несимметричный оштукатуренный розовый дом, сочаровательной крытой столовой и открытой верандой вдоль всего пляжа.Прогуливаясь там, я обдумывал все, что произошло – по крайней мерепытался, – и решил пока что остановиться в этом отеле.

Я расплатился с водителем и снял красивую небольшую комнатус видом на пляж. Чтобы добраться до нее, меня провели по саду, а потом впустилив небольшое здание, и я оказался внутри; распахнутые двери выходили на крытоекрыльцо, от которого прямо на песок вела маленькая тропинка. Теперь ничто неотделяло меня от Карибского моря, за исключением кокосовых пальм и несколькихогромных кустов гибискуса, покрытых неземными красными бутонами.

Лестат, я начал задумываться, не умер ли я; может быть, этомираж, явившийся мне перед тем, как упадет занавес?

Я кивнул в знак понимания.

– Я опустился на кровать, и знаешь, что произошло? Я заснул.Я лег на нее в этом теле и заснул.

– Ничего удивительного, – сказал я с легкой улыбкой.

– Ну, я-то удивился. Но как бы тебе понравилась моя комната!Она напоминает безмолвную раковину, обращенную к пассатам. Проснувшись всередине дня, я первым делом увидел воду.

Затем я испытал потрясение, осознав, что до сих пор нахожусьв этом теле! Я понял, что все время боялся, что Джеймс найдет меня и вытолкнет,и в результате я стану бродить по миру, невидимый, не в состоянии найтифизическое пристанище. Я был уверен, что кончится чем-нибудь в этом роде. Мнедаже пришло в голову, что я могу просто оторваться от тела сам.

Но ничего не произошло, а твои уродливые часы показывали,что уже больше трех. Я сразу позвонил в Лондон. Конечно, когда Джеймс позвонил,они поверили, будто он – Дэвид Тальбот, и только терпеливо выслушав их, я сумелпо кусочкам собрать головоломку воедино. Наши юристы немедленно выехали в штаб-квартиру«Канарда» и все уладили, а теперь он направлялся в Соединенные Штаты. В Обителирешили, что я звоню из отеля «Сентрал-Парк» в Майами-Бич, чтобы сообщить облагополучном прибытии и о том, что я получил срочный денежный перевод.

– Можно было догадаться, что об этом он не забудет.

– О да, и какая сумма! И они выслали ее без промедления, таккак Дэвид Тальбот до сих пор остается Верховным главой ордена. Все это я, как ибыло сказано, терпеливо выслушал, а потом попросил к телефону моего доверенногоассистента, которому подробно объяснил, что произошло на самом деле. Человек, вточности похожий на меня внешне, умеющий мастерски подражать моему голосу,выдает себя за меня. Это чудовище носит имя Раглан Джеймс, но, когда онпозвонит снова – если позвонит, – ему нельзя давать понять, что егораскусили; напротив, нужно притвориться, что все будет сделано, как он скажет.

Полагаю, во всем мире не найдется другой организации, гдеподобная история, пусть даже рассказанная Верховным главой, была бы принята зачистую монету. Мне и самому пришлось потрудиться, чтобы их убедить. Но на делеэто оказалось намного проще, чем можно было ожидать. Существует масса мелочей,известных только мне и моему ассистенту. Идентификация не составила большойпроблемы. И конечно, я не сказал ему, что уютно и прочно укоренился в теледвадцатишестилетнего мужчины.