Вскоре выяснилось, что эвакуация была частью Vergeltungsmaßnahmen gegen die Zivilbevölkerung – «Ответных мер против гражданского населения»[1371]. Заместитель бургомистра объявил: «Каждый сам за себя. Транспортных средств нет. Больных перевозить на конных телегах в Оттерло»[1372]. Утверждения об отсутствии «транспортных средств» были ложью, поскольку на улицах было полно немцев, повсюду разъезжавших в захваченных джипах с черными крестами, нарисованными поверх закрашенных символов Пегаса. Некоторые из них, похоже, были пьяны. Альберт Хорстман из подполья LKP видел джип с двумя немецкими солдатами, грабившими витрины магазинов, один был одет как невеста, а другой – как жених[1373].

Эвакуация должна была начаться с центра города. Каждый, кто пытался ее избежать, рисковал жизнью. Ирония судьбы заключалась в том, что в то утро, когда был отдан приказ об эвакуации, водоснабжение в Арнеме было наконец восстановлено[1374]. Почти весь центр все еще горел или тлел. Эсэсовцы обвинили в пожарах «вандалов-англичан»[1375], но не разрешали голландцам тушить их[1376]. (Добровольцы-пожарные, которые с большим риском для себя пытались ограничить ущерб, были несправедливо и вопреки всякой логике обвинены в пособничестве нацистам в конце войны.) В дни битвы жители центра каждую ночь спали полностью одетыми, чтобы бежать сразу, как только загорится дом, и теперь, когда самая страшная опасность миновала, было особенно обидно покидать город.

В тот день одна женщина, жившая на восточной окраине Арнема, написала: «Живущие в центра ищут укрытие в пригороде. Во второй половине дня прошел слух, что до ночи весь город должен быть эвакуирован и горожанам придется идти в Зютфен или Апелдорн. В 17.00 появились объявления: весь центр города очистить к восьми часам. Тысячи людей двигались сплошным потоком, кто на чем. Печальное зрелище. Все пришли в Велп. Как для всех найдется место для ночлега, непонятно. В Моленбеке уже не поместиться. По двадцать человек в доме – это нормально. Пришла женщина, она только вчера ночью родила, а ребенка положила в ручную тележку»[1377]. Дорога к Велпу была забита сгоревшими в боях военными машинами.

На следующий день, в воскресенье 24 сентября, та же женщина написала: «В четыре утра еще больше людей вышли из города… В одиннадцать пришел приказ эвакуировать весь город, дорога на Апелдорн все еще открыта»[1378]. Приказы висели на деревьях и зданиях. Некоторые сравнивали происходящее с «библейским исходом»: густой черный дым над городом, с неба летели обугленная бумага и сажа словно мягко струящийся дождь, «как черный снег». Немцы сожгли еще больше домов – в отместку за «сотрудничество»[1379].

Инженер-телефонист по имени Николас де Боде описал эту сцену: «Пожилая дама идет по городу, у нее в руках клетка с птицей и покрытый красным бархатом семейный альбом с фотографиями, в другой руке она несет подушку». Он спросил, почему она взяла эти вещи, а не еду и не одежду на зиму. Она ответила, что птица – единственное живое существо, которое у нее есть. Если она потеряет свой альбом, то потеряет и свою семью и не сможет заснуть без своей любимой подушки. Другую пожилую даму везли в кресле с колесиками. «Их было не десятки, не сотни, а тысячи, тысячи, и они не знали, куда идти». Он верил, что они не плачут, они «потрясены, их сердца болят»[1380].

В длинных колоннах беженцев Анна ван Лёвен видела пациентов психиатрической клиники в Вольфхезе. «Многим приходится идти пешком, это так печально, больных везут на телегах. Буйных привязали веревками, чтобы не сбежали»[1381]. Альберт Хорстман заметил «женщину в тонком меховом пальто и на высоких каблуках. Она шла по дороге в Эде и горько плакала». Видел он и «старика с седой бородой, вдруг упавшего замертво на обочине, панику и горе его детей и внуков, которые были с ним»[1382].

Взрослые, чтобы показать, что они мирные люди, несли белую повязку или белый флаг, часто просто наволочку, прикрепленную к метле. Дети плелись под дождем рядом с родителями, подражая им – они привязывали к палке носовой платок. Семья Воскёйл была вынуждена покинуть Остербек 26 сентября. Госпожу Воскёйл везли на ручной тележке: ее тяжело ранило взрывом гранаты. Когда из их дома выводили раненых англичан, эсэсовец жестом показал на разрушения вокруг, на валявшиеся повсюду трамвайные провода, ветки, поваленные деревья, «мол, вот результат вашей дружбы с британцами». В какой-то момент мать увидела, что ее маленький сын смотрит на разорванный надвое труп. Она испугалась, что его травмирует это зрелище, но он повернулся к ней, показал вниз и сказал: «Мама, смотри, полчеловека». Затем перешагнул через труп и пошел дальше, закинув на плечо палку с платком[1383].

Многие несли свои пожитки в узлах из белых простыней. Детей держали на руках, в их коляски сложили припасы, те же мешки с картошкой. Собаки часто сидели в ящике, укрепленном на багажниках велосипедов. Их катили по дороге, никто не ехал. Больше всего повезло владельцам тачек, в них везли кроликов, кур в плетеных клетках, иногда даже привязывали сзади козу. На севере Арнема миновали кладбище, оно было в ужасном состоянии: надгробия опрокинуты, вокруг кости, разбросанные взрывами, разворотившими могилы.

«Большой проблемой для беженцев из Арнема были их домашние животные, – рассказывал смотритель зоопарка Антон ван Хоф. – В основном они брали их с собой за город, а потом отпускали. Если животные могли следовать за ними, им разрешали. Во всех остальных случаях просто бросали. Этим утром, в одиннадцать, пришли люди с маленькой, очень истощенной собачкой. Прямо у ворот зоопарка они спросили немецкого солдата, не застрелит ли он маленькое животное. Тот привязал собаку к дереву, начал стрелять, но успел лишь прострелить ей лапу»[1384]. В конце концов отец Антона ван Хофа сказал, что они возьмут собачку себе, и перевязал раненую лапу.