— Конечно. Извини… — Он отступил назад, пропуская ее. — Заходи…

Она вошла и закрыла за собой дверь. Внутри было темно, в душном воздухе стоял неприятный, затхлый запах.

— Хоромы не слишком шикарные, сама видишь, — извинился он. — Идем.

Он повел ее по полутемной лестнице наверх. На площадке она увидела приоткрытую дверь, и они зашли в комнату с режущими глаз обоями и жалкими занавесками. От стоящего перед камином маленького электрообогревателя исходило слабое тепло. Но грязные оконные стекла заиндевели, и было жутко холодно.

— Лучше не снимай пальто, — посоветовал он. — Извини за грязь. Вчера утром я пытался прибраться, но заметного результата не добился.

На краю стола, заваленного бумагами и газетами, Джудит заметила чашку и тарелку с крошками.

— Я тебе помешала…

— Ничуть. Я уже позавтракал. Располагайся…

Он подошел к камину, взял с каминной полке сигареты и зажигалку, закурил, повернулся к ней. Джудит присела на подлокотник одного из громоздких диванов, а Гас остался стоять у камина, прислонившись спиной к каминной полке.

Ходить вокруг да около не было смысла.

— Мне позвонил Руперт, — сообщила она.

— А-а… — протянул он так, будто все моментально прояснилось. — Понятно. Я так и подумал.

— Ты на него не сердись, он и вправду беспокоился.

— Он славный малый. Боюсь только, что он застал меня не в лучшей форме. Грипп и так далее. Теперь мне уже лучше.

— Он сказал, что ты был болен. Лечился в больнице.

— Да.

— Ты получал мои письма?

Он кивнул.

— Почему ты не ответил?

Он покачал головой.

— Я был не в состоянии ни с кем общаться, тем более письменно. Прости, это нехорошо с моей стороны. А ведь ты была так добра.

— От тебя ничего не было, я беспокоилась.

— Не надо обо мне беспокоиться. У тебя и своих забот хватает. Как Джесс?

— Прекрасно. Обживается в школе.

— Какое чудо, что она нашлась и вернулась к тебе.

— Да. Но я пришла сюда не для того, чтобы разговаривать о Джесс…

— Когда ты приехала в Лондон?

— Вчера. На машине. Она стоит внизу. Я переночевала в доме Дианы. А потом поехала к тебе. Руперт дал мне адрес. Найти было нетрудно.

— Делаешь покупки к Рождеству?

— Нет, я не за покупками приехала. Я приехала разыскать тебя. Только для этого.

— Я польщен, но, право, я этого не заслуживаю.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Корнуолл. Он ни секунды не колебался с ответом.

— Нет. Спасибо, но я не могу.

— Что тебя держит в Лондоне?

— Здесь ничем не хуже, чем везде.

— Не хуже для чего?

— Для того, чтобы побыть одному. Разобраться в самом себе, Привыкнуть к самостоятельной жизни, научиться стоять на собственных ногах. После психиатрической больницы чувствуешь себя никуда не годным. И когда-то надо начинать искать работу. Здесь у меня есть знакомые. Школьные друзья, сослуживцы по армии…

— Ты уже виделся с кем-нибудь из них?

— Нет еще…

Она не могла до конца верить ему, подозревая, что он просто пытается отделаться от нее.

— Это так важно — найти работу?

— Да. Не настолько срочно, но необходимо. Руперт, вероятно, посвятил тебя в обстоятельства кончины моего отца. От его состояния остался сущий пшик. Я не могу больше вести вольготную жизнь обеспеченного человека.

— Насколько я знаю тебя, убеждена, что у тебя не будет проблем с получением работы.

— Да, но от меня потребуются определенные усилия.

— Но не прямо же сейчас. Ты должен дать себе шанс. Ты был болен, ты хлебнул горя. Зима в самом разгаре, такое тоскливое время, и Рождество совсем скоро. Ты не можешь остаться в Рождество один. Поедем со мной. Прямо сейчас. — Она услышала в своем голосе мольбу. — Соберись, запрем дверь — и домой!

— Прости. Правда. Не могу.

— Из-за Лавди? — едва осмелившись, спросила она. Она думала, что он будет отрицать, но он кивнул:

— Да.

— Тебе вовсе не обязательно встречаться с ней…

— О, брось, Джудит, не валяй дурака. Как ты это себе представляешь? Как мы можем не встретиться?

— Мы ничего не скажем… никому…

— А мне что прикажешь делать? Ходить с приклеенной бородой и в темных очках, говорить с каким-нибудь жутким иностранным акцентом?

— Можно выдать тебя за мистера Пеловского. Это была довольно посредственная шутка, и он даже не улыбнулся.

— Я не хочу создавать ей проблемы.

«Об этом и без тебя уже позаботились! Уолтер Мадж и Арабелла Блямб». Слова эти так и рвались наружу, но Джудит вовремя прикусила язык. Слово — не воробей… Вместо этого она сказала:

— Ты важнее, чем Лавди, Гас. Сейчас мы должны думать о тебе.

Он ничего не ответил.

— Слушай, если ты не хочешь в Корнуолл, давай я отвезу тебя в Глостершир и оставлю у Афины с Рупертом. Они будут очень рады тебе, я знаю.

Он слушал ее с каменным лицом, запавшие темные глаза смотрели мрачно. Джудит слишком долго сдерживалась, пытаясь быть терпеливой, но теперь разозлилась. Ничто так не раздражает, как непоколебимое мужское упрямство.

— Гас, ты ведешь себя как болван и упрямый осел! Почему ты не хочешь принять помощь?

— Я не нуждаюсь в помощи.

— Бред! Это отвратительный эгоизм. Ты ни о ком не думаешь, кроме себя. А что должны чувствовать мы, зная, что ты предоставлен самому себе и у тебя нет больше ни семьи, ки дома… ничего? Мы не сможем ничего для тебя сделать, если ты сам себе не поможешь. Я знаю, ты прошел через ад, ты был болен, но ты должен дать себе шанс. А не сидеть в этой конуре, жалея себя и тоскуя о Лавди…

— Да заткнись же!

Это был ужасный момент, Джудит думала, что расплачется. Она встала с дивана, отошла к окну и глядела на движущийся по улице поток машин до тех пор, пока глаза не перестало щипать и она не почувствовала, что в состоянии сдержать слезы.

— Прости, — сказал он у нее за спиной. Она промолчала.

— Я бы с удовольствием принял твое приглашение. Часть меня рвется ехать с тобой. Но я боюсь самого себя. Боюсь того, что может произойти. Что я опять не выдержу и сломаюсь.

— Хуже этой квартиры ничего быть не может, — пробормотала Джудит.