— Прости, что?..

— Я говорю, хуже уже ничего не может быть. Наступило молчание. Через какое-то время он заговорил:

— Слушай, у меня кончились сигареты. Я спущусь на улицу, куплю в газетном киоске. Подожди здесь, не уходи, Я мигом. А потом напою тебя чаем.

Джудит не шевельнулась. Она слышала, как он вышел из комнаты и побежал вниз по темной лестнице. Открылась и захлопнулась уличная дверь.

Замерзшая, усталая и упавшая духом, она тяжело, судорожно вздохнула. Что теперь? Что говорить? Она отвернулась от окна и оглядела унылую комнату. Побрела к столу и взяла вчерашнюю газету — единственное, что могло представлять какой-то интерес. Как попало сложенные листы скрывали под собой другие предметы: раскрытый потертый дипломат, набитый старыми газетами, письмами и счетами, картонную папку, блокнот для черновых записей и книгу (или альбом) в холщовом переплете, стянутую толстой резинкой. Заинтригованная, Джудит бросила газету и придвинула книгу к себе. Засаленная, в пятнах обложка, мятые углы страниц. Она вспомнила, как сидела с Гасом на террасе отеля «Галле-Фейс» и он рассказывал ей о последних днях Сингапура. О том, как он продал свои часы за сингапурские доллары и подкупил охранника, чтобы тот принес ему бумагу для рисования, карандаши и блокнот.

Его альбом для зарисовок. «Что-то вроде документального архива. Правда, не для всеобщего пользования…»

Она знала, что не имеет права смотреть, и не хотела этого делать. Но руки ее, казалось, действовали по своей собственной воле. Она стянула резинку и наугад открыла альбом. Рисунки карандашом. Очень детальные. Страница за страницей. Длинная вереница бредущих через джунгли изнуренных полуголых людей, сгорбившихся под тяжестью деревянных шпал. Поникшая фигура привязанного к столбу несчастного, оставленного умирать от жажды и зноя на безжалостно палящем солнце. Японский солдат, занесший приклад ружья над худым, как скелет, заключенным, распростертым в грязи. Следующая страница… Казнь, кровь хлещет из обезглавленного тела…

Ей стало дурно от подступившей к горлу тошноты. Хлопнула входная дверь, и Джудит услышала шаги Гаса на лестнице. Она захлопнула альбом и надавила обеими ладонями на обложку, будто на крышку коробки с ожившими кошмарами, извивающимися и ядовитыми.

Хватит. Она произнесла это вслух.

— Все, хватит.

Он стоял в дверях.

— Ты что-то сказала?

Джудит повернулась к нему,

— Да, сказала. И я тебя тут не оставлю, Гас. Я не прошу тебя ехать со мной — я тебе говорю, что ты поедешь. А если не поедешь, я сяду здесь и буду тянуть из тебя душу до тех пор, пока ты не согласишься.

Ошеломленный ее эмоциональным взрывом, Гас перевел взгляд с ее лица на стол и увидел альбом, а рядом — резинку, которая его стягивала. Очень спокойно он проговорил:

— Тебе не нужно было его открывать.

— Но я открыла. И я увидела. Ты не должен носить это в себе, будто это единственные воспоминания, которые у тебя есть. Они останутся с тобой навсегда, они никогда не исчезнут. Но когда-нибудь они поблекнут, если ты сам не станешь за них цепляться. И в одиночку у тебя ничего не выйдет. Ты должен поделиться с другими. Раз ты со мной не едешь, значит, все оказалось напрасно. Я проделала такой путь, притом что на машине Бидди больше сорока пяти миль в час не выжать, и мне пришлось пропустить вечеринку, которую Диана устроила в честь возвращения Джереми Уэллса, а теперь мне тащиться обратно в такую даль, а тебе на все наплевать, стоишь как столб, зомби несчастный!..

— Джудит…

— Не хочу больше об этом говорить. Но в последний раз прошу тебя — пожалуйста! Если я не выеду прямо сейчас, то мне уже не попасть сегодня домой. Ехать так долго, а в четыре часа уже стемнеет…

Тут она не выдержала: усталость и разочарование, его нежелание слушать ее, ужасное содержимое альбома — все это было слишком. Ее голос прервался, лицо скривилось, и она разразилась неудержимым, истерическим плачем.

— О, Гас!..

— Не плачь.

Он подошел, обнял ее и не отпускал до тех пор, пока ее рыдания не стихли.

— Ты действительно отказалась от этой вечеринки со всеми ними, с Дианой и Джереми… из-за меня?

Джудит кивнула и сказала:

— Не страшно. Отпразднуем в другой раз. Она отыскала платок и высморкалась.

— Мне неприятно думать, что ты поедешь одна до самого Корнуолла. Да еще на скорости сорок пять миль в час.

Джудит вытерла рукой мокрые щеки.

— Боюсь, ты ничем не можешь помочь.

— Нет, могу. — Он впервые улыбнулся. — Дай мне только пять минут.

Они отправились на запад через Хаммерсмит и Стейнс и вскоре выехали на шоссе А-30. Машину вела Джудкт: она подумала, что Гас, вероятно, захочет поспать, к тому же, она приноровилась к своеобразному характеру старого автомобиля Бидди. Сидя рядом с ней на переднем сиденье, Гас изучал их маршрут по рваной дорожной карте и сосал карамельки — он, по его словам, был слишком хорошо воспитан, чтобы курить в чужой машине. Когда они добрались до Хартли-Уинтни, лондонские пригороды остались позади, начались провинциальные городки с их рынками, пабами с названиями типа «Красный лев» или «Голова короля», домами из красного кирпича на главных улицах. Солсбери, Крукерн, Чард, Хонитон… В Хонитоне они остановились; Гас наполнил бак из последней запасной канистры, а Джудит отправилась за съестным и принесла два странных на вид пирожка с мясом и пару бутылок имбирного лимонада. Они съели этот скромный обед в машине.

— Пирожок с мясом, — обрадовался Гас. Он надкусил свой пирог и, чуть-чуть пожевав, взглянул на Джудит с гримасой недоумения.

— Это не похоже на пирожок с мясом!

— На что же это похоже?

— На мышь с грязью, запеченные в бумажном полотенце.

— А ты ожидал таких пирогов, как у миссис Неттлбед? Боюсь, после шести лет войны это невозможно. Для этого требуется отборная говяжья вырезка, а большинство людей уже забыли даже, как она выглядит.

Оки поехали дальше. Лондонские облака рассеялись, наступил ясный и холодный вечер. Зимнее солнце, оранжевое, как апельсин, опустилось на холмы Дартмура. Эксетер, Окехамптон, Лонсестон… Стемнело, и Джудит включила фары. По обе стороны узкой дороги расстилались лишь пустынные вересковые поля.

Наконец Корнуолл.

Гас замолчал. Долгое время он не произносил ни слова, а потом спросил:

— Джудит, ты в детстве любила фантазировать?

— В каком смысле?

— Ну, обычные грезы подростка. О том, как ты скачешь по пустыне в одном седле с красавцем шейхом или спасаешь утопающего, а он вдруг оказывается твоим любимым киноактером.

— Нет, таких именно фантазий у меня не было. Но я любила представлять, что Корнуолльская Ривьера — это Восточный экспресс[32]и я должна доставить в Стамбул секретные документы, а за мной охотятся всякие коварные шпионы. Захватывающие приключения в духе Агаты Кристи. А о чем грезил ты?