— Капитан, вам угодно переговорить со мной?

— Да, надо бы, сударь, — отвечал офицер, для которого присутствие виконтессы было пыткой.

— Сударь, — вскричала госпожа де Канб, — ведите нас к принцессе, умоляю вас! Не все ли вам равно? Лучше вести нас к ней, чем оставаться здесь в неизвестности. Принцесса увидит Каноля, сударь, увидит меня, я переговорю с ней, и она подтвердит свое слово.

— Но, — сказал офицер, сразу ухватившись за мысль виконтессы, — какая счастливая идея пришла вам в голову, сударыня! Подите к принцессе сами, она, верно, не откажет вам.

— Что скажете вы, барон? — спросила виконтесса. — Что, будет ли хорошо? Вы не захотите обманывать меня, скажите, что должна я делать?

— Ступайте, сударыня, — отвечал Каноль с чрезвычайным усилием.

Виконтесса отпустила руку, прошла несколько шагов, потом вернулась к любимому и вскричала:

— Нет! Нет! Я не расстанусь с ним!

Услышав, что ворота отворяются, она прибавила:

— А, слава Богу! Вот возвращаются Ленэ и герцог.

Действительно, вслед за бесстрастным герцогом вошел Ленэ. Смущение выражалось на его лице, руки дрожали. При первом взгляде, которым обменялся с ним несчастный советник, Каноль понял, что ему нет никакой надежды, что он решительно осужден.

— Ну что? — спросила виконтесса, бросившись навстречу к Ленэ так поспешно, что увлекла с собою Каноля…

— Принцесса не знает, что делать, — пробормотал Ленэ.

— Не знает, что делать? — вскричала Клер. — Что это значит?

— Это значит, что она спрашивает вас, — отвечал герцог, — хочет переговорить с вами.

— Это правда, господин Ленэ? — спросила Клер, не заботясь, что такой вопрос оскорблял герцога.

— Да, сударыня, — пробормотал Ленэ.

— А что будет с ним?

— С кем?

— С господином де Канолем.

— Господин де Каноль воротится в тюрьму, и вы передадите ему ответ принцессы, — сказал герцог.

— Вы останетесь с ним, господин Ленэ? — спросила Клер.

— Сударыня…

— Останетесь ли с ним? — повторила она.

— Я с ним не расстанусь.

— Поклянитесь. Вы не покинете его?

— Боже мой, — прошептал Ленэ, глядя на молодого человека, ждавшего решения судьбы своей, и на эту женщину, которую можно было убить одним словом. — Боже мой, уж если он осужден на смерть, то дай мне силу спасти хоть ее!

— Клянитесь, господин Ленэ.

— Клянусь, — сказал советник, с усилием прижимая ее руку к своему сердцу, готовому разорваться.

— Благодарю вас, сударь, — сказал Каноль потихоньку, — я понимаю вас.

Потом повернулся к виконтессе.

— Ступайте, сударыня, вы видите, что я вне опасности: я с господином Ленэ и герцогом.

— Не отпускайте ее, не поцеловавшись, — сказал Ленэ.

Холодный пот выступил на лбу у Каноля, в глазах у него потемнело; он удержал Клер, которая уже уходила, и, притворяясь, будто хочет сказать ей что-то на ухо, прижал ее к груди.

— Просите, но не унижайтесь, — сказал он ей на ухо. — Я хочу жить для вас, но вы должны желать, чтобы я жил всеми уважаемый.

— Я буду просить так, чтобы спасти тебя, — отвечала она. — Разве ты не муж мой перед Богом?

Каноль, отстраняясь, так легко коснулся губами ее шеи, что она даже не почувствовала его поцелуя; несчастная удалилась, не поцеловав его в последний раз. Однако у самых ворот она обернулась, но между нею и арестантом теснилась толпа.

— Друг мой, — сказала она, — где ты? Я уж не могу видеть тебя. Скажи одно слово… еще одно… чтобы я могла унести с собой звуки твоего голоса.

— Ступайте, Клер! — сказал он. — Я жду вас.

— Ступайте, ступайте, виконтесса, — сказал один сострадательный офицер, — чем скорее уйдете, тем скорее вернетесь.

Голос Клер послышался еще в отдалении:

— Господин Ленэ! Добрый мой Ленэ! Я вверяюсь вам, вы отвечаете мне за него.

И ворота затворились за нею.

— Наконец, и то не без труда, — сказал герцог-философ. — Насилу-то мы от нее освободились!

Едва виконтесса ушла, едва голос ее исчез в отдалении и ворота затворились за нею, офицеры тесно окружили Каноля и показались неизвестно откуда две зловещие фигуры. Они подошли к герцогу и униженно ждали его приказаний.

Герцог, не говоря ни слова, указал им на пленника.

Потом он подошел к нему и сказал, кланяясь с обыкновенной своей ледяной вежливостью:

— Сударь, вы, конечно, поняли, что по причине бегства вашего товарища вам выпадает несчастная участь, которая ему готовилась.

— Да, догадываюсь, сударь, — отвечал Каноль, — но в то же время я уверен, что ее высочество принцесса Конде простила меня лично. Я видел, да и вы только что могли видеть в руках виконтессы де Канб приказ о моем освобождении.

— Все это правда, сударь, — возразил герцог, — но принцесса не могла предвидеть того, что случилось.

— Так принцесса отказывается от своей подписи?

— Да, — отвечал герцог.

— Принцесса крови не сдержит честного слова?

Герцог оставался бесстрастным.

Каноль посмотрел вокруг.

— Что? Уже пора? — спросил он.

— Да, сударь.

— А я думал, что подождут до возвращения виконтессы де Канб; ей обещали ничего не делать во время ее отсутствия. Стало быть, сегодня никто не держит слова?

И арестант с упреком взглянул не на герцога де Ларошфуко, а на Ленэ.

— Ах, сударь, — вскричал тот со слезами на глазах, — простите нас! Принцесса решительно отказалась вас помиловать, хотя я долго просил ее. Бог мне свидетель! Спросите у герцога де Ларошфуко. Надобно отмстить за смерть несчастного Ришона, и принцесса была тверда как камень. Теперь, господин барон, судите меня сами: и вы, и виконтесса равно попали в страшное положение; простите меня, чувствую, что очень нуждаюсь в вашей снисходительности: я осмелился обрушить весь ужас на одну вашу голову, потому что вы солдат, вы дворянин.

— Так я ее уж не увижу! — прошептал Каноль, задыхаясь от волнения. — Вот почему вы советовали мне поцеловать ее в последний раз!

Рыдание, победившее твердость, разум и гордость, разорвало грудь Ленэ; он отошел назад и горько расплакался. Тут Каноль посмотрел проницательными глазами на всех окружающих его: он везде видел людей, взбешенных жестокой казнью Ришона и ждавших, не падет ли духом, в отличие от верского коменданта, осужденный; другие, втайне сочувствуя ему, старались скрыть волнение, вздохи и слезы.