– …когда я только создал «Стрэттон», то не думал, что стану таким, но очень быстро понял, чем я занимаюсь, и продолжал делать это, пока меня не остановили. Я несу полную ответственность за свои действия. Я могу обвинять только свою алчность – желание власти, денег, признания. Мне однажды придется многое объяснить своим детям, и я надеюсь, что они многому научатся на моих ошибках. Я хотел бы скорее со всем этим покончить и начать возвращать людям свои долги. Это самое лучшее, что я могу сделать.

Тут я с искренним раскаянием опустил голову и печально покачал ею.

На несколько мгновений наступило молчание, во время которого я не поднимал глаз. Я чувствовал, что моя речь была в корне неправильной.

Я услышал, как Глисон сказал:

– Мистер Алонсо?

Алонсо ответил:

– Ваша честь, вы сейчас слышали, как обвиняемый кратко высказался о том, насколько он чувствует себя виноватым, и о своих взглядах на честность и этику, и о том, как он пытается теперь каждый день поступать правильно, и если бы я сидел на вашем месте, то отнесся бы скептически к словам человека, который сделал то, что сделал обвиняемый. Но я провел много часов, обсуждая с этим человеком вопросы честности и этики. Может быть, я неисправимый оптимист, но полагаю, что он действительно так считает. Я думаю, что он за последние годы сделал очень-очень большое усилие для того, чтобы измениться и изменить свою судьбу.

Не знаю, знаете ли вы, что я в первый раз увидел его в тот день, когда вы посадили его в тюрьму за полет на вертолете в Атлантик-Сити.

Господи Боже мой, зачем он вспоминает именно это?

– И за последние несколько месяцев, когда его в конце концов освободили, полагаю, в этом человеке произошли сильные перемены. Мне кажется, что он действительно подумал о том, что сделал, и, еще важнее, о том, что он должен сделать для сотрудничества со следствием. Мне кажется, он все понял. Имеем ли мы основания для скептицизма? Безусловно. Но я полагаю, есть сильные основания поверить тому, что он сейчас сказал. Я ему верю.

Когда он должен был давать свидетельские показания на процессе Гаито, то провел более ста часов, обсуждая их со мной, и это было худшее время его жизни. Это было очень сложное время, но мы очень много говорили о том, что он сделал, о его былых заблуждениях и махинациях, и я хотел бы высказать свое мнение – полагаю, что мы можем поверить ему, когда он говорит о своих намерениях.

Я украдкой взглянул на Глисона, который кивал. Кивал ли он, соглашаясь с Алонсо? Трудно было сказать. Этот судья был крепким орешком. Он ни за что не раскрыл бы свои карты.

– Благодарю вас, – сказал Глисон, – полагаю, что все здесь были достаточно рассудительны, чтобы говорить недолго, кроме того, в этом случае были продемонстрированы крайности – исключительность преступного поведения мистера Белфорта и исключительно успешное сотрудничество. Я признаю, что его сотрудничество было исключительным.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Оно уменьшило тот срок тюремного заключения, который вы могли бы получить на много-много-много лет, но в то же время оно уравновешивается многими годами наглых и беззастенчивых махинаций.

Тут он включил свое невероятное умаляющее излучение, и я начал все больше и больше сжиматься, пока он говорил:

– Вы обманули тысячи и тысячи невинных людей, поверивших вам и тем, кто работал на вас. Вы не воспринимали всерьез представителей регулирующих органов и обманывали их. Вы вращались в высших слоях…

Вот черт!

…в самых высших слоях общества, но попали туда не благодаря вашим талантам – я не сомневаюсь в том, что вы талантливы, – а из-за своей готовности лгать, жульничать и воровать. Ваши конкуренты оказались в неравном положении, конечно, не все, но большая часть из них делали то, что делает большинство людей, и пытались честно и прямо заниматься своим бизнесом, а не красть деньги у такого количества людей, что вы теперь даже не можете извиниться перед каждым из них.

При вынесении приговора я учитывал тот важный факт, что вы, кажется, изменили свою жизнь. Я обдумал то, что прочитал в письме 5-К, и то, что мистер Алонсо сказал о вас. Мне тоже кажется, что вы начали новую страницу в своей жизни. Полагаю, что самый важный и непредсказуемый вопрос, связанный с этим процессом, заключается в том, какого наказания вы заслуживаете?

Он сделал паузу и глубоко вздохнул, как, наверное, вздохнул бы царь Соломон, если бы ему пришлось выносить приговор знаменитому Волку с Уолл-стрит.

Я напряг ягодицы и вознес молитву Всемогущему. Он приговорил Дэнни к четырем годам, что после всех вычетов означало меньше двух лет. Мы с Магнумом считали, что мне Глисон даст меньше.

– Это очень, очень тяжелое решение. Я долго и серьезно обдумывал его и решил, что тюремный срок размером в четыре года будет достаточным, и к нему я вас и приговариваю.

Неожиданный шум на местах для зрителей.

Прежде чем до меня дошел смысл сказанного, в моем желудке уже образовался узел. Дети – что я скажу детям? Снова слезы. Я опустил голову с чувством поражения. Я не верил своим ушам. Это был наихудший вариант, точно столько же, сколько получил Дэнни. Мой мозг сразу же стал подсчитывать. Сколько останется от сорока восьми месяцев после всех вычетов? Пятнадцать процентов, то есть 7,2 месяца, сбросят за хорошее поведение, плюс восемнадцать месяцев на программу реабилитации наркоманов… это уже 25,2 месяца; если вычесть их из сорока восьми, то получается от двадцати двух до двадцати трех месяцев в тюрьме.

Потом Глисон сказал:

– Я приговариваю вас к выплате возмещения в размере 110 миллионов долларов…

Пустяки, – подумал я.

– …которые будут выплачиваться из расчета пятидесяти процентов от вашего валового дохода.

Ну ни фига себе!

Сдавленные смешки и перешептывания на местах для зрителей! Они что, смеются надо мной? Это было невозможно, но выглядело именно так. Что сейчас думают мои родители?

Казалось, время застыло, я слышал, как Магнум просит судью Глисона написать мне рекомендацию для программы реабилитации наркоманов… Глисон согласился… Теперь Магнум спрашивал, на какой срок можно отложить вступление приговора в действие. Глисон согласился на девяносто дней. Мы с Магнумом до этого говорили о том, чтобы просить отсрочки до Нового года, но теперь Магнум сказал, что это не проблема. Он просил Глисона разрешить мне отсидеть свой срок в Калифорнии, чтобы быть ближе к детям. Глисон, конечно же, согласился.

И тут вдруг я увидел, как Глисон встает со своего стула и уходит, вот так просто все кончилось. Никаких апелляций, никаких чудес, ничего. Я отправлялся в тюрьму почти на два года. И штраф – пятьдесят процентов дохода! Кошмар! Неужели я когда-нибудь смогу его выплатить? Может быть. Вот уж придется поднапрячься. И пока я этого не сделаю, мне придется зарабатывать в два раза больше других людей, с чьим уровнем жизни я хочу сравняться. «Ну что ж, это справедливо, – подумал я. – Я легко это сделаю».