одном прошу, Кулаке, а ты выполни мою последнюю просьбу… Последнюю, Кулаке…

Кулкиши лепетал что-то невразумительное.

— Чему быть, того не миновать, ты не мальчик, Кулаке, сам понимаешь… я выпил яд… Я прошу тебя, никому не говори об этом, Кулаке. Хватит нам кровопролития. Умирали люди до меня, будут умирать и после. Жалею об одном, что не выполнил я свой долг перед народом, не встретил русских. Но вы не пугайтесь, вы встречайте их сами, Кулаке…

Кулкиши захлебнулся слезами и не мог отвечать. Бекназар скрипнул зубами, закрыл глаза и упал на гриву коня…

"Что же там? Почему ничего не слышно? Умер? Или нет? Ни плача, ни крика…" Абиль-бий места себе не находил. Скрипнет чуть громче дверь, залает где-то собака — он тотчас поднимал голову, прислушивался в страхе. Все удивлялись, глядя на него, особенно Каракаш-аим. Он никогда таким не был. Не терял самообладания. Не метался точно в горячке. За один день высох весь, как вяленая рыба. И ни с кем не разговаривал.

Каракаш-аим осторожно подошла к нему, присела рядом. Она не знала, с чего начать разговор.

— Датха, не позвать ли лекаря? — решилась наконец она спросить.

Абиль не ответил. Он все слушал, не раздастся ли плач либо крик, и ни о чем другом думать был не в состоянии.

Но вот у самых дверей простучали копыта коня. Потом кто-то спрыгнул с седла на землю. Абиль вскочил, накинутая на плечи шуба упала. Каракаш-аим поспешила к двери. Возле юрты стоял траурный гонец. Она впустила его.

— Бий, батыр умер… — сказал гонец.

Каракаш-аим вскрикнула. Абиль шевельнул губами, но не сразу смог выговорить то, о чем неотступно думал все время с той минуты, как Бекназар покинул его юрту:

— Что он сказал? Какое оставил завещание?

— Не знаю, бий. Я видел, как пошли на Кель-Мазар рыть могилу.

Абиля даже пот прошиб, такое он испытал чувство облегчения. "Бог милостив", — сказал он и провел обеими руками по лицу, как положено во время молитвы. "Ежели что, не послали бы ко мне особого гонца. Стало быть, подозрений нет…"

— Горемычный батыр наш! Честный был, мужественный, а умен, как столетний старик, — сказал Абиль, стараясь показать гонцу, и своей байбиче, что он оплакивает смерть Бекназара. — Да будет господь к нему ми-лостив. Где есть жизнь, там и смерть. Все мы уйдем в свой день…

Каракаш-аим искренне прослезилась.

Полковник Машин с тремя сотнями казаков вышел из Намангана и направился к Сефит-Булану. Здесь отряд повернул направо и двинулся на восток, чтобы обогнуть гору Бозбу и выйти оттуда на берег Нарына.

Продвигались очень осторожно и медленно, в каждом более или менее удобном месте делали привалы. Встречались им по пути брошенные селения. Поля заросли травой, арыки пересохли. "Кара-киргизцы[78] — народ кочевой, — объяснял толмач, — хлебопашеством занимаются мало, видите, какие прекрасные земли пустуют. А сами они откочевали вон за те снеговые горы. Спустятся с гор в конце лета. Поздней осенью здесь куда ни ступи — аил. Повсюду юрты…" Полковник Машин слушал молча и подозрительно поглядывал по сторонам. Бежали, это ясно. А что если подкарауливают в укромном месте? И Машин погонял своего рослого гнедого коня.

Достигли места слияния двух рек. Полковник Машин остановил гнедого. Густой тальник окунал гибкие и длинные, как девичьи косы, ветки в воду. Шумели на ветру зеленые тополя, отовсюду доносился медовый аромат цветов. Гнулись под тяжестью спелых желтых плодов ветки урюковых деревьев. И ни души. Доносится с высоты звонкая песня невидимого глазу жаворонка. Какая-то маленькая желтая птаха перелетала с места на место, присаживалась то тут, то там — и пела, пела. И никого, ни единого человека. "Рай земной", — пробормотал засмотревшийся на все это полковник. Подъехавший сотник нарушил очарование.

— Ваше благородие! Люди здешние…

Полковник, нахмурив брови, посмотрел туда, куда указывал сотник. В густых зарослях ореха виднелось человек десять. Полковник махнул рукой.

— Распорядитесь…

Тот же час казачьи сотни рассыпались и окружили заросли. Полковник в сопровождении толмача подъехал не спеша. Воевать оказалось не с кем. Кругом тихо и мирно. В наполненном запахом меда воздухе слышен только безмятежный шум двух сливающихся рек.

Один из десяти, одетый в нарядный халат, с белой чалмой на голове, выступил вперед. Прочие шли за ним чуть поотстав. Молодые люди. Перепоясаны белыми платками. Руки держат прижатыми к груди. Первый подошел совсем близко и с поклоном поздоровался:

— Мир вам, счастливые сыны Адама.

Толмач перевел. У полковника дрогнули усы, глаза его смеялись. Ему явно было интересно, что же произойдет далее.

Человек в чалме, так похожий на знакомых полковнику по виду ордынских придворных, долго говорил что-то мягко и вкрадчиво. Голос его дрожал…

— Что? Неужто мы будем тут с ними разговоры разговаривать? Ваше благородие, да их надо повесить вон на урючинах, и конец делу! — возмущался сотник, который первым увидел киргизов.

— Успеется, — отвечал полковник.

Толмач переводил:

— Он говорит, что он бий кара-киргизов этой области, что он русским предан от всей души. Говорит, явился встречать с почтением, с открытым сердцем уважаемых господ. Его имя Абиль-бий ибн Караш.

— А, вот оно как! — заметил полковник.

Абиль-бий с надеждой смотрел на толмача, который, как ему казалось, может ему посочувствовать и помочь. На самом деле толмачу все равно было, станут ли его хозяева разговаривать с киргизами либо повесят их на урючинах, как предлагает сотник.

— Добро пожаловать… Мы хотим с почетом принять вас, счастливые сыны Адама, — говорил Абиль-бий, прикасаясь к стремени полковничьего коня. — Добро пожаловать.

Полковник не понял этого жеста и бросил на толмача вопросительный взгляд. "Знак покорности", — негромко пояснил тот.

Абиль продолжал уговаривать:

— В наших сердцах нет дурных мыслей по отношению к его величеству белому царю и его губернатору. Добро пожаловать, сойдите с коней, будьте нашими дорогими гостями.

Толмач перевел. Полковник подтолкнул коня каблуками в бока.

— Как же отказаться от переговоров и гостеприимства? Любопытно, однако…

Абиль забежал вперед и, кланяясь на каждом шагу, одновременно покрикивал на джигитов, торопил их: "Поживей! Готовьте достархан!" Но джигиты и так не мешкали.

Возле купы ореховых деревьев Абиль остановился:

— Пожалуйте, дорогие гости, почтенные гости… Дорога тяжелая, вы устали от долгой езды. Спешивайтесь, отдохните здесь, место неплохое…

Он обеими руками указывал на бархатный ковер травы, на густую тень.

Полковник Машин сошел с седла. Абиль поспел раньше адъютанта принять у него коня.

— Однако он что-то шибко обходителен, — покачал головой полковник. Впрочем, вид у него был явно довольный.

Абиль заметил это и тоже был доволен, прежде всего собой. Видно, и