подчеркивал эту закономерность ген. Н. Головин, — Так, Римская республика во время войны объявила диктатуру; так, Московская Русь, боровшаяся за свержение татарского ига, рождает самодержавие русского царя…»[2338].

«Дворянская революция» была направленна, прежде всего, против правящего боярского сословия, владевшего «княжеской» землей. На направляющую силу «революции» И. Грозного указывал в своем письме кн. А. Курбский: «писарям русским князь великий зело верит, и избирает их ни от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичей или от простого всенародства…»[2339]. Толчок к «революции» дало «Уложение о службе» 1555 г., которое практически уравняло права дворянства и боярства.

Начавшаяся через 10 лет опричнина привела в итоге к дикой анархии, вошедшей в историю под названием Смуты. Порожденная ею непримиримая борьба, втянула в себя все классы и сословия, доведя страну до «холопьего бунта», и призыва польских интервентов. О степени ожесточенности этой борьбы говорит, тот факт, что в момент наибольшего упадка 1614–1616 гг., в вотчинах Троицкого монастыря «размеры пашни… уменьшаются, сравнительно с данными 1592–1594 годов, более чем в 20 раз; число крестьян, населяющих Троицкие вотчины, убывает более чем в 7 раз»[2340].

«Что касается до земель, движимого имущества и другой собственности простого народа то все это, — отмечал Д. Флетчер в 1591 г., — принадлежит ему только по названию и на самом деле нисколько не ограждено от хищничества и грабежа как высших властей, так даже и простых дворян, чиновников и солдат…, простой народ подвержен такому грабежу и таким поборам…, что вам случается видеть многие деревни и города…, совершенно пустые, народ весь разбежался по другим местам от дурного с ним обращения и насилий»[2341]. Брошенная и запустелая земля в 1620-е годы «составляла не менее 80 %, поднимаясь иногда до 95 %»[2342]. И только спустя почти 100 лет после начала опричнины, началось восстановление.

И «уже на другой день Смуты, — по словам М. Покровского, — началась настоящая оргия крупных земельных раздач…»[2343]. Дворянам раздавались конфискованные «княжеские», уже неоднократно, за время Смуты, переходившие из рук в руки, «дворцовые» и «черные» (крестьянские) земли. «Так, дворянство, — отмечал М. Покровский, — окончательно усаживалось на места боярства, выделив из своей среды новую феодальную знать, подготовляя расцвет нового феодализма XVIII века»[2344].

Возникновение крупного дворянского землевладения на конфискованных землях, по словам М. Покровского, приводило к тому, что «втолковать московскому человеку разницу между «собственностью» и «владением» было далеко не легким делом, в особенности, когда право собственности на каждом шагу нарушалось не только верховной властью…, но и любым сильным феодалом»[2345].

Прямым следствием разорения и Смуты, вызванных «дворянской революцией», стало постепенное с 1592 по 1649 гг. установление крепостного права на Руси, превратившего к концу XVIII в. более половины всех русских крестьян[2346], по словам В. Ключевского, в негритянских рабов «времен дяди Тома»[2347]. И это крепостное право просуществует более двухсот лет.

И только в середине 1870-х гг. вновь начнет подниматься вопрос о земле: «В настоящее время, — писал в те годы известный смоленский помещик А. Энгельгардт, — вопрос о крестьянской земле, о крестьянских наделах сделался вопросом дня»[2348]. «Мужики ждут только милости насчет земли. И платить готов, и начальство, и самоуправство терпеть и ублажать готовы, только бы землицы прибавили…, насчет земли толков, слухов, разговоров не оберешься. Все ждут милости, все уверены — весь мужик уверен, что милость насчет земли будет. Любой мальчишка стройно, систематично, «опрятно» и порядочно изложит вам всю суть понятий мужика насчет земли, так как эти понятия он всосал с молоком матери»[2349].

«Толковали не о том, что у одних отберут и отдадут другим, — пояснял Энгельгардт, — а о том, что равнять землю. И заметьте, что во всех этих толках дело шло только о земле и никогда не говорилось о равнении капиталов или другого какого имущества»[2350]. Равнять землю — «каждому отрежут столько, сколько, кто сможет обработать. Царь никого не выкинет, каждому даст соответствующую долю в общей земле…»[2351]. При этом если земля должна принадлежать обществу, «то другие предметы, скот, лошади, деньги, принадлежат дворам, семьям…»[2352].

Слухи усилились с 1878 г. «После взятия Плевны о «милости» говорили открыто на сельских сходах… Все ожидали, что тогда в 1879 г. выйдет «новое положение» насчет земли… мысль о «милости» присуща каждому — и деревенскому ребенку, и мужику, и деревенскому начальнику, и солдату, и жандарму, и уряднику из простых, мещанину, купцу, попу…Толки об этом никогда не прекращаются…»[2353]. Все это время «крестьяне безропотно переносили ужасы голода, не поддерживали революционные партии», — отмечает историк В. Кондрашин[2354]. «Даже во время ужасного голода 1891 г. крестьяне продолжали «страдать молча»»[2355].

Тем не менее, голод 1891 г. стал переломным. Неслучайно, по словам М. Покровского, «начало поворота современники, почти единогласно, связывают с неурожаем 1891 года»[2356]. Впервые о «ряде крестьянских беспорядков» циркуляр министерства внутренних дел сообщил в 1898 г.[2357] Причина этих беспорядков, указывал видный экономист-аграрник того времени П. Маслов, заключалась в том, что «центральный земледельческий район все больше и больше разорялся, причем процесс разорения постепенно захватывал и те области, которые, как редко населенные, после отмены крепостного права экономически развивались», «когда значительное количество крестьян оказалось в безвыходном положении… оно толкнуло их на отчаянную борьбу за существование»[2358]. ««Земли и хлеба «— такова, — отмечал П. Маслов, — краткая формула, в которой на первой стадии развития выражается тенденция современного крестьянского движения»[2359].

С 1901 г. крестьянские волнения начнут вспыхивать по всей стране, основная причина этого заключалась в том, что бездействие властей похоронило надежды крестьян на «милость» дарованную сверху. Характеризуя настроения крестьян, П. Маслов приводил слова помещиков в 1902 г.: «Надо бежать, пока не сожгли, или не повесили на воротах. Происходит какая-то пугачевщина. По деревне нельзя пройти, не услышав вслед угрозы… Говорят, что надеяться нечего, надо идти самим и отбирать землю у богачей. Над теми, которые все еще надеются и чего-то ждут, открыто насмехаются и говорят: «Да, жди!..»»[2360].

Рост аграрных «преступлений», привел к тому, что «треть России находится в положении усиленной охраны, то есть вне закона, — указывал в своем письме Николаю II в 1902 г. Л. Толстой, — Армия полицейских — явных и тайных — все увеличивается… Везде в городах и фабричных центрах сосредоточены войска и высылаются с боевыми патронами против народа»[2361]. В 1903 г. были учреждены по деревням полицейские стражники для усиления сельской полиции в 46 губерниях, «в