— Николай Петрович, — после некоторой паузы, наступившей в нашем разговоре, сказал я, — Николай Агапоненко очень часто вспоминал о вас. Он так и говорил мне: «Если бы теперь с нами был Николай Петрович, то мы не попали бы в это кольцо блокады, а вырвались бы из него, как это было много раз раньше».

Долго еще расспрашивал меня командир бригады обо всем, что произошло в блокаде, а потом сказал:

— Ну вот что, комиссар, давай собирай остатки своего пятого отряда, и скоро мы будем расформировываться. Через день-два подойдут регулярные части Красной Армии, и начнется прочесывание этого леса, где находятся остатки недобитой немецкой дивизии. Разгромим этих немцев, а потом нас будут расформировывать.

Вернувшись из Колодницы в деревню, я с большой досадой узнал, что немца-парламентера партизаны расстреляли.

— Как же это произошло? — спросил я партизана, охранявшего немца.

— Товарищ комиссар, когда я посадил немца в амбар, а вы уехали в Колодницу, ко мне подошел тот «долговязый», который говорил, что он из бригады Дубровского, и спросил меня, что это за немец у меня сидит? Я ему ответил, что это парламентер. «Знаем, какие это парламентеры», — сказал он и потребовал, чтобы я его вывел на улицу и расстрелял. Когда я стал ему говорить, что вы мне приказали охранять его, тогда он заявил, что якобы вы, товарищ комиссар, когда садились в лодку, приказали ему расстрелять этого немца. Я не знал, как мне быть, и поверил ему.

— А где же этот партизан? Срочно разыщите и приведите ко мне.

Через полчаса пришли ко мне партизаны и доложили, что «долговязого» нигде в деревне нет, он куда-то исчез. Тогда я понял, что это был за «партизан». Это был как раз тот, который с самого появления в отряде мне показался подозрительным. В тот период были случаи, когда полицаи, которые служили у немцев и которых немцы не взяли с собой, были вынуждены под видом партизан из других отрядов примазываться к разным партизанским отрядам в надежде на то, что о них никто не узнает и они безнаказанно будут считаться партизанами. Один из таких оказался и у нас в отряде.

Собрав оставшихся в деревне партизан, я вынужден был объяснить им, какую они сделали для всех нас непоправимую ошибку, дав обмануть себя этому негодяю, который, расстреляв парламентера, не дал нам возможности договориться с немцами об их сдаче в плен.

— А теперь нам придется воевать с этими немцами, находящимися в лесу, и сколько еще партизан погибнет в этих боях, трудно сейчас сказать. Вот к чему привела ваша беспечность, — отчитывал я партизан, стоящих, понурив головы, передо мной.

— Товарищ комиссар, во всем виноват только я один, — заявил обманутый партизан. — А раз так, то пошлите меня на задание к командиру Цымбалу на линию блокады. Я постараюсь искупить свою вину.

— Хорошо, идите, а я проверю, как вы там будете воевать.

4 июля 1944 года по радио мы получили известие, что 3 июля нашими войсками освобождена от немецко-фашистских войск столица Белоруссии город Минск. Сколько же было радости и ликования у нас, белорусских партизан, и местного населения! Мы все поздравляли друг друга с большой победой. В этот же день недалеко от нас заговорили «Катюши». Это подошедшее к нам на помощь одно из соединений Красной Армии начало громить оставшихся в окружении гитлеровских солдат недобитой немецкой дивизии. Гитлеровцы не выдержали этого удара и начали, вначале небольшими группами, а затем целыми ротами, выходить к Колоднице и сдаваться в плен.

Мы свою боевую задачу выполнили с честью.

* * *

От комбрига Гудкова мы получили приказ: всем отрядам бригады к 7 июля 1944 года собраться в одной из деревень нашего партизанского района для расформирования бригады. Встретившись в Колоднице с остатками своего отряда и проверив по списку, кто остался жив, кто погиб в блокаде и кто пропал без вести, я приказал всем партизанам перебазироваться в ту деревню, где будет происходить расформирование бригады. Смотрел я на своих товарищей, когда они стояли в строю, и видел, как они все похудели и сильно изменились за период блокады. Когда я приказал разойтись, ко мне подошли наши бывшие разведчики и мои лучшие товарищи в отряде Егор и Алексей Короткевичи, наш работник штаба отряда Красинский, Иван Старшинов и другие партизаны, которые тепло пожали мне руку и спросили, как мое здоровье, что у меня с ногами.

— Сейчас уже все хорошо, а вообще-то ноги сильно болели. Я почти не мог ходить. Спасибо вам за внимание, проявленное ко мне. Да, товарищи, отряд наш сильно поредел. Нет среди нас нашего любимого командира Николая Алексеевича Агапоненко. Погибли Егор Евсеев, Петр Захаров и многие другие товарищи. Нашего Франца Питча немцы забрали на болоте, где был наш госпиталь. Какова судьба его и медицинских работников, которые были на острове в этом госпитале, мы не знаем. Вы же знаете, что всех раненых, которые там находились, немцы потопили в болоте. Там погиб и наш командир хозвзвода Володя Егоров, и другие товарищи. Давайте помянем их и не забудем никогда. — Собравшись вокруг меня, мои товарищи сняли головные уборы и со скорбными лицами застыли в траурном молчании, низко склонив свои головы. Когда траурная минута кончилась, кто-то из партизан спросил:

— Товарищ комиссар, а как нас будут расформировывать? Куда нас пошлют теперь?

— Пока, товарищи, я сам еще ничего не знаю. К нам должны прилететь на самолете из Центрального штаба партизанского движения товарищи, которые и будут заниматься этим делом. Возможно, из нас сформируют какое-нибудь воинское подразделение и направят после лечения и отдыха на фронт. Завтра мы все это узнаем.

Прибыв в деревню для расформирования и разместив своих товарищей по домам, мы стали поджидать прилета самолета с представителями штаба. В деревне было голодно, у жителей даже картошки не было, не говоря уж о хлебе, поэтому, голодные, мы ждали с нетерпением этого расформирования.

К вечеру прилетел долгожданный самолет. Меня, как единственного, кто остался в живых из командного состава 5-го отряда, вызвал к себе командир бригады Гудков и сказал:

— Комиссар, ты будешь работать у нас в штабе по расформированию бригады. Сейчас надо составить списки партизан отряда по нужной форме, а потом будешь заполнять специальными чернилами печатные бланки удостоверений, которые будут выданы всем партизанам. Потом все получите направления на дальнейшее прохождение службы. Завтра с утра начнем заниматься этим делом.

Получив это задание, я решил пройтись по деревне и узнать, все ли мои товарищи хорошо устроились с жильем и как обстоит дело с питанием. Проходя по деревне, я неожиданно увидел сидящих на завалинке одной хаты знакомых мне девушек из другого отряда, и среди них была одна, которая находилась в госпитале на том самом островке в болоте. Она была санитаркой этого госпиталя. Я очень обрадовался этой встрече и решил узнать, как ей удалось вырваться от немцев, что произошло с Францем? И вот что она мне рассказала:

— Немцы схватили нас на острове и погнали в сторону линии блокады, а потом под конвоем пригнали в Лепель и посадили в общую тюремную камеру. С нами вместе был и Франц Питч. Он пытался нам сказать, что во всем случившемся виноват только он. Что он должен был предупредить штаб бригады о приходе на остров этого немца с мальчиком, а он этого не сделал. Через два дня нас поодиночке немцы стали допрашивать и особенно долго допрашивали Франца. Его сильно били во время допроса. Когда его, избитого, приводили в камеру и вталкивали к нам, то он нам говорил: «Медхен, крепко держись!» И что-то еще говорил, но мы его плохо понимали. Что-то он вспоминал вас, товарищ комиссар, но что он хотел передать вам, мы не поняли. Мы поняли только, что он нам говорил: «Не падайте духом, все будет хорошо». Прошло несколько дней нашего заключения, и через решетку окна в камере до нас стали доходить слабые звуки артиллерийской канонады. Мы поняли, что это наступают наши. Франц тоже прислушивался и улыбался грустно. Он чувствовал, что ему приходит конец. За день до прихода Красной Армии в Лепель немцы вывели Франца во двор тюрьмы, где уже стояла виселица. Там его и еще нескольких наших партизан и подпольщиков немцы в спешном порядке повесили, а нас всех вывели во двор тюрьмы, построили и под усиленным конвоем погнали на запад. Мы шли медленно, выигрывая время, а немцы спешили и все время кричали на нас: «Шнель, шнель!» Неожиданно, когда мы шли по дороге полем, на котором росла высокая рожь, а рядом был лес, из-за него на бреющем полете вылетели наши краснозвездные самолеты, которые стали обстреливать нашу колонну. Немцы с перепугу бросили нас и побежали по полю в высокую рожь. Мы не стали их ждать и тоже побежали по полю в лес. Так нам удалось спастись от гитлеровского плена.