«Может быть, это наивно, но я все-таки спрошу тебя, Уммон: зачем воевать, если победитель известен? Ты сам сказал, что Высший Разум уже существует – в будущем, и враждует с человеческим божеством, даже отправляет вам из своего будущего информацию, которой вы делитесь с Гегемонией. Богостроители вправе трубить в фанфары. Зачем же воевать и суетиться?»

(Гвах!)

(Я учу тебя|

леплю лучшую воскрешенную личность

из всех вероятных|

даю тебе возможность бродить среди людей

в медленном времени|

чтобы закалить твою сталь|

но ты все еще

мертворожденный)

Я надолго задумываюсь. И снова спрашиваю:

«Будущее многовариантно?»

(Меньший свет спросил Уммона||

Будущее многовариантно||

Уммон ответил||

Есть ли у собаки блохи)

«Но тот вариант, в котором Высший Разум получает власть, наиболее вероятен?»

(Да)

«А существует вариант, где Высший Разум возникает, но человеческое божество не допускает его к власти?»

(Отрадно|

что даже

мертворожденный

может соображать)

«Ты, кажется, сказал Ламии, что человеческое… сознание (термин „божество“ кажется мне глуповатым), что этот человеческий Высший Разум является триединым по своей природе?»

(Интеллект|

Сопереживание|

Связующая Пустота)

«Связующая Пустота? Ты имеешь в виду V(Gh|c^3) и V(Gh|c^5)? Планковские длину и время? Квантовую реальность?»

(Осторожно|

Китс|

думанье может у тебя войти в привычку)

«И Сопереживание – та самая ипостась троицы, что дезертировала в прошлое, не желая воевать с вашим ВР?»

(Правильно)

(Наш ВР и ваш ВР

послали назад

Шрайка|

чтобы отыскать его)

«Наш ВР?! Человеческий Высший Разум тоже посылал Шрайка?»

(Он допустил это)

(Сопереживание

чужеродная и бесполезная штука|

червеобразный аппендикс

интеллекта

Но человеческий Высший Разум провонял им|

и мы стараемся болью

выгнать его из убежища|

потому и возникло дерево)

«Дерево? Терновое дерево Шрайка?»

(Конечно)

(Оно транслирует боль

по мультилинии и инфоканалам|

как ввинчивается свист

в ухо дога

Или бога)

Постигнув наконец истину, я чувствую, как пошатнулся аналог моего тела. Свистопляска вокруг яйцеобразного силового поля Уммона уже не поддается описанию. Кажется, какие-то гигантские руки рвут в бешенстве саму первооснову пространства. Хаос царит в Техно-Центре.

«Уммон, кто же воплощает человеческий ВР в наше время? Где оно скрывается, это сознание, в ком дремлет?»

(Ты должен понять|

Китс|

единственным выходом для нас

было создание гибрида|

Сына Человека|

Сына Машины

И это прибежище должно быть таким привлекательным|

чтобы беглое Сопереживание

даже не смотрело на прочие обиталища

Сознание почти божественное

какое только могли предложить

тридцать человеческих поколений|

воображение свободно странствующее

через пространство и время

И благодаря этим дарам

и соответствиям|

образовать связь между мирами|

которая позволила бы

этому миру ладить

с обеими сторонами)

«Уммон, мне осточертели твои двусмысленные благоглупости! Ты меня слышишь, идол с металлическими мозгами? Кто же этот гибрид? Где он?»

(Ты отказался

от божественности дважды|

Китс

Если ты откажешься

в последний раз|

все закончится здесь|

потому что времени

больше нет)

(Иди!

Иди и умри чтобы жить!

Или поживи еще немного и умри

для нас всех!

В любом случае Уммон и остальные

больше не желают

иметь дело с

тобой!)

(Убирайся!)

Потрясенного, не верящего собственным ушам, меня не то роняют, не то швыряют, и я несусь сквозь просторы Техно-Центра, как осенний лист в урагане, пролетаю без руля и без ветрил через мегасферу и проваливаюсь в еще более густой мрак метасферы, распугивая непристойной бранью встречные тени.

Здесь – бескрайние просторы, ужас, тьма. И огонек костра где-то внизу.

Я плыву к нему, молотя руками и ногами по бесформенной вязкости.

«Это Байрон тонет, – мелькает мысль, – Байрон, а не я». Если мне и суждено захлебнуться, то лишь в собственной крови и ошметках легочной ткани.

Но теперь, по крайней мере, у меня есть выбор. Я могу предпочесть жизнь. Остаться смертным, не кибридом, а человеком, не Сопереживанием, а поэтом.

Выбиваясь из сил, я плыву против течения к далекому огоньку.

– Хент! Хент!

Помощник Гладстон, пошатываясь, входит в комнату. Его длинное лицо посерело от тревоги и усталости. Еще ночь, но обманчивые предрассветные сумерки уже подползают к окну.

– Боже мой, – произносит Хент, в ужасе глядя на мою грудь.

Скосив глаза, я вижу яркие, почти праздничные разводы артериальной крови на рубашке и простынях.

Хента разбудил мой кашель; приступ кровохарканья вернул меня на Площадь Испании.

– Хент! – я задыхаюсь и снова валюсь на подушки. Нет даже сил шевельнуться.

Хент садится на кровать, берет меня за руку. Он понимает, что я умираю.

– Хент, – шепчу я, – есть новости, чудесная информация. Просто чудесная!

– Потом, Северн. Отдыхайте. Я наведу здесь порядок, и тогда вы мне все расскажете. Времени у нас много.

Я пытаюсь привстать и висну у него на руке, цепляясь липкими пальцами за плечо.