– Гарик? – Ольга обернулась на звук открываемой двери и тут же разулыбалась. – Физкультпривет!

– И вам не кашлять, – откликнулся Егор.

– Совсем запропал, носа не кажешь третью неделю…

– Дела были.

С Ольгой он неплохо ладил. И с ее дочерью от первого брака. В отличие от ее муженька, не то второго, не то третьего. Того регулярно приходилось учить правилам хорошего тона – легонько, без членовредительства.

– Картошки хочешь? С колбаской и с баклажанами – пальчики оближешь!

– Да нет, спасибо… Может, позже.

Ольгину стряпню он любил. Но пусть повыветрятся кухонные ароматы…

Он собрался пройти к себе, Ольга остановила.

– Подожди, Гарик… Есть к тебе очень серьезный разговор.

– Слушаю.

– Нет, ты подожди, я сейчас, на минуточку.

Ольга сняла сковородку с огня, накрыла крышкой, выскочила за дверь… Но вернулась и впрямь быстро. Уселась на свободный край стола, очевидно серьезный разговор предполагался долгим. Была она крашеной блондинкой тридцати семи лет от роду, аппетитной, – для тех, кто имеет склонность к кустодиевским женщинам. Егор такой склонности не имел.

– Вот чего… понимаешь… тут такое дело… Как у тебя с деньгами?

– Сколько надо?

Много давать нельзя. Иначе пройдет слух среди местной шпаны, что Ольгин жилец страдает избытком наличности. Серьезные люди его знают и не сунутся, но дураков всегда и везде хватает. А разумной суммой почему бы и не выручить?

– Да нет, ты не понял, Гарик… Я ж про другое. Ты комнату еще одну подснять не хочешь? – Она кивнула на дверь. – Стенки тут говенные, фанера да штукатурка, можно вообще убрать…

– Подожди… А Маша?

– Тю… Чаще надо дома бывать, Гаричек. Машка замуж вышла… Третьего дня отгуляли, все как у людей – с цветами и шампуньским.

– За кого?

– Амир, под Турком ходит… Может, знаешь?

– Без загса?

– Главное ж любовь, а не штамп в паспорте.

– Любовь… это конечно… – не стал спорить Егор.

Он попытался вспомнить, исполнилось ли Маше шестнадцать… Не вспомнил. На вид-то была как четырнадцатилетняя… Наверное, исполнилось, в десятый класс все-таки пошла. Училась Маша старательно, часто просила Егора достать ту или иную книжку – в баночных школах известно какая программа, если хочешь в вуз поступить, все самой изучать приходится… Но Маша клялась, что попадет в первую десятку выпускников и пройдет по льготной квоте. Теперь не попадет и не пройдет. Будет сидеть дома, рожать Амиру детей, для этого алгебра с физикой без надобности.

Егору захотелось что-то сделать… Ударить Ольгу по лицу, например. Больно ударить, до крови. Затем выйти на улицу, вернуться к блокпосту и выпустить кишки кайману. Своему сорок седьмому кайману… Под всеми камерами и всеми стволами – и будь что будет.

Он сдержался.

Он знал, что когда-нибудь так и случится… Знал, что от той жизни, что он ведет последние четыре года, рано или поздно слетит с резьбы. Пока резьба держала… Пока… Но только что в ней стало на один виток меньше.

Ольга вернулась к насущному:

– Так вот, комната теперь свободная… А чужих не хочу пускать. Мужик въедет – будет моему собутыльник… Баба – и того хуже, я на сутки уйду, так работать ведь не смогу, изведусь вся, мой-то кобель еще тот, от Машки отгонять устала… Снимешь, Гаричек? За такие же деньги?

– Я подумаю, хорошо? Финансы прикину.

Придется снять… Новые жильцы здесь и Егору не нужны, хоть и по другим причинам.

– Вот и ладушки… Нет, погоди, еще не все… Хочешь меня трахнуть?

Он подумал, что ослышался… Тем же тоном Ольга предлагала отведать картошки.

Ее полные ноги раздвинулись, потянув в стороны полы халатика. Трусики Ольга не носила. Либо сняла их во время своей недолгой отлучки.

Позже, анализируя случившееся, Егор понял: Ольга использовала единственный шанс. Никакие намеки-заигрывания не сработали бы. Но она шандарахнула своим предложением, как обухом по лбу, не дала опомниться… А чуть позже в дело вступила физиология. Механизмы возбуждения, рассудку слабо подвластные. И сработало то, что уже четыре месяца у Егора не было женщины.

– Не думай, я без претензий… – говорила Ольга. – Мне много не надо, махонький кусочек своего, бабьего… Мой-то хоть похотливый, да все яйца пропил, трезвый не может начать, а пьяный – кончить…

Она говорила быстро, горячо, так и продолжая сидеть на столе. Склонилась вперед, нащупывая молнию на джинсах Егора, халатик совсем распахнулся, открыв грудь. С такими бюстами фемуськи собирали бы стадионы-стотысячники, мелькнула у Егора несвоевременная мысль…

Он взял Ольгу, не сходя с места. Стоя рядом с кухонным столом, обтянутым дурацкой оранжевой клеенкой. Ольга постанывала, стол покачивался, накрытая крышкой сковородка ползла к его краю вместе с подставкой. Ползла, ползла, но все же не свалилась. Все закончилось быстро. Четырехмесячное воздержание долгому сексу не способствует.

Ольга, впрочем, казалась довольной.

– Ну ты и засандалил… Какой крест у тебя смешной, не видала таких…

– Не надо трогать, пожалуйста, – попросил Егор, застегивая рубаху.

– Верящий? Ну и ладно… Пойду, подмоюсь.

Она подобрала свалившийся шлепанец, двинулась в сторону санузла. По дороге отодвинула нависшую над краем стола сковородку, приподняла крышку…

– А потом картошечки рубанем, с колбаской да с баклажанчиками, да и по сто грамм не грех… Ладушки?

Егор не ответил. Он боролся с накатившим рвотным позывом.

У самой двери Ольга обернулась, хихикнула.

– А вот скажи: чувствуется, что я двоих рожала? Ну… там вот… натурально, чувствуется?

Егор – сквозь рвотный позыв – выдавил отрицательное междометие. Не соврал, кстати. Для дважды рожавшей женщины – и для обитательницы банки – Ольга сохранила отличную форму. Хотя едва ли в здешней женской консультации практикуют процедуры для поддержания вагинального тонуса.

– Хи-хи, а ведь сработало! Петровна научила, у нас в овощном которая… Берешь, значит, баклажан, недоспевший, крепенький, дырочку в нем проковыряешь, шнурочек продернешь… И натурально сзади вставляешь… ну ты понял…

Она махнула рукой, снова хихикнула, исчезла за дверью. Там зажурчала вода.

Егор сблевал прямо в кухонную раковину – в старую, металлическую, с обколотой эмалью.

– Притормози у Купчино, – попросил Кружилин. – Выйду.

– На метро, что ли, собрался? – удивился Проничев.