– Ага! Прекрасно, – ответил Генрих. С этими словами он вытер бледный лоб, весь покрытый каплями пота.

– Теперь все пойдет, как по маслу, – сказал Ла Моль. – Дверь чердака выходит на лестницу, внизу она выходит в коридор, а коридор ведет на улицу. Я, государь, проделал весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.

– Идем, идем! – сказал Генрих. – Вперед! Ла Моль первым проскользнул в настежь распахнутое чердачное окно, дошел до неплотно закрытой двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и всунул в руку короля веревку, служившую поручнями.

– Спускайтесь, государь, – сказал он.

На середине Генрих остановился; он очутился у окошка, а окошко это выходило во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках, другие с факелами.

Вдруг в одной из групп король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.

– Бедный юноша, – сказал Генрих, – преданное, храброе сердце!

– Ваше величество, – сказал Ла Моль, – вы можете заметить, что он, честное слово, совершенно спокоен. Смотрите, государь, он даже смеется. Он наверняка придумывает отличный выход: ведь де Муи, как вам известно, смеется редко.

– А тот молодой человек, который был с вами?

– Де Коконнас? – спросил Ла Моль.

– Да, господин де Коконнас – что с ним?

– О, государь, уж за него-то я не беспокоюсь! Увидев солдат, он сказал мне только одно: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. – «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. И я клянусь вам, государь, что он спасется. Если Коконнаса и схватят, то, ручаюсь вам, это случится только потому, что он по каким-то причинам сам даст себя схватить.

– В таком случае все улажено; постараемся добраться до Лувра, – сказал Генрих.

– Боже мой, да ничего нет проще, государь; закутаемся в плащи и выйдем – улица полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных.

В самом деле, Генрих и Ла Моль обнаружили, что дверь открыта, и единственно, что мешало им выйти, – это волна народа, заливавшая улицу.

Тем не менее им удалось проскользнуть улицей Д'Аверон. Но, добравшись до улицы Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л'Осеруа идет де Муи, окруженный конвоем во главе с командиром охраны де Нансе.

– Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал Генрих. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты... У всех, кто возвращается, будут спрашивать имена, и если увидят, что я возвращаюсь следом за де Муи, то решат, что я был с ним.

– Это верно, государь, – сказал Ла Моль, – но вы возвращайтесь в Лувр другим путем.

– Кой дьявол поможет мне туда вернуться, как по-твоему?

– А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?

– Господи Иисусе! – воскликнул Генрих. – Ваша правда, господин де Ла Моль. А я об этом и не подумал!.. Да, но как дать знать королеве?

– О-о, ваше величество! – почтительно кланяясь, сказал Ла Моль. – Вы бросаете камни так метко...

На сей раз Екатерина тщательно приняла все меры предосторожности и полагала, что может быть уверена в успехе.

Около десяти вечера она отпустила Маргариту, вполне убежденная, что королева Наваррская не подозревает, – кстати сказать, это было совершенно справедливо, – какие козни строятся против ее мужа, и пришла к королю с просьбой, чтобы он пока не ложился спать.

Заинтригованный торжествующим видом матери, лицо которой, вопреки ее обычной скрытности, так и сияло, Карл принялся расспрашивать Екатерину.

– Могу сказать вашему величеству одно, – сказала Екатерина, – вечером вы избавитесь от двух злейших ваших врагов.

Король двинул бровью, как человек, который как бы говорит себе: «Хорошо, посмотрим». Свистнув большой борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою красивую и умную морду на колено хозяина, Карл стал ждать.

Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.

– Что это? – нахмурив брови, спросил Карл, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.

– Ничего особенного, просто сигнал, вот и все.

– А что он означает?

– Он означает, что с этой минуты, государь, единственный ваш настоящий враг уже не сможет вам вредить.

– Там убили человека? – спросил Карл, глядя на мать взором властителя, означавшим, что смертная казнь и помилование есть два неотъемлемых атрибута королевской власти.

– Нет, государь; только арестовали двоих.

– Ох! – пробормотал Карл. – Вечно эти тайные козни, вечно какие-то заговоры, и все без ведома короля! Черт знает что! Матушка, я уже большой мальчик, такой большой мальчик, что могу и сам постоять за себя и не нуждаюсь ни в детских чепчиках, ни в детских помочах. Поезжайте в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь вы напрасно играете в эту игру!

– Сын мой, – отвечала Екатерина, – я вмешиваюсь в ваши дела последний раз. Но эта история началась давно, и вы все время говорили, что я неправа, а потому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что не ошиблась.

В эту минуту в вестибюле остановились люди; было слышно, как небольшой отряд стрелков со стуком опустил приклады мушкетов на каменные плиты пола.

Почти тотчас же де Нансе попросил позволения войти к королю.

– Пусть войдет, – поспешно сказал Карл. Де Нансе вошел, поклонился королю и, обращаясь к Екатерине, сказал:

– Приказание вашего величества исполнено: он взят.

– Как «он»? – в глубоком смущении воскликнула Екатерина. – Разве вы взяли только одного?

– Он был один, ваше величество.

– Он защищался?

– Нет, он спокойно ужинал в комнате и отдал шпагу при первом требовании.

– Кто он такой? – спросил король.

– Сейчас увидите, – отвечала Екатерина. – Господин де Нансе, введите арестованного! Через пять минут ввели де Муи.

– Де Муи! – воскликнул король. – В чем дело?

– Государь! – совершенно спокойно отвечал де Муи. – С вашего позволения я задам вам тот же вопрос.

– Вместо того, чтобы задавать такой вопрос королю, господин де Муи, – сказала Екатерина, – будьте любезны сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, воспротивившись приказу его величества, чего и можно было ожидать от такого мятежника, убил двух королевских стражей и ранил господина де Морвеля!