В субботу, 5 февраля 1938 года, Капоне надел синюю униформу, которую носили по воскресным и праздничным дням. Охранник заставил его переодеться в серый будничный рабочий комбинезон, но Капоне выглядел смущенным и не понимал, что настало время завтрака. Позже, когда заключенные стали возвращаться к камерам для уточнения деталей работы на текущий день, Капоне забрел на чужой ярус. В конце концов охранник нашел его все-таки в камере. Как позже писал начальник Уорден: «У Капоне был желчный вид, и его рвало».

Тюремный врач вызвал специалиста из Сан-Франциско, психиатра доктора Эдварда У. Твитчелла. Спинномозговая пункция дала положительный результат теста Вассермана «четыре креста». На этот счет появился весьма невнятный пресс-релиз, но неугомонные газетчики уже расписывали, что Капоне находится в состоянии бреда, плюется в заключенных, привязан к срочно переоборудованной койке в смирительной рубашке и распевает французские арии. В следующих публикациях сообщалось, что Капоне впал в кому. Последовали спекулятивные заявления, что теперь его переведут в какое-нибудь правительственное медицинское учреждение, например, в Спрингфилд, штат Миссури. В статьях присутствовала доля правды.

– Что с вами произошло сегодня утром? – спросил у Капоне Джонстон, навестив его в тюремной больнице.

– Понятия не имею, босс, но, говорят, у меня поехала крыша!

Вскоре Джонстон получил телеграмму следующего содержания:

Ответ был отправлен в тот же день:

Через пару месяцев Джонстон написал директору Беннетту, что недавнее письмо Капоне к матери не выдавало никакого «отклонения от регулярного и нормального использования языка, а также тремора или нервозности в почерке».

Летом Капоне дал разрешение на очередную пункцию. Его спинальная жидкость подтвердила диагноз третичного сифилиса. На обследовании у Капоне выявились классические симптомы пареза, включая искаженную речь, общий распад и шаркающую походку. Он не смог четко произнести тестовые фразы «методистско-епископальный», «по-настоящему сельский»[224] и «римский католицизм».

Исследователь-психиатр обнаружил, что Капоне вполне коммуникативен, не страдает провалами в памяти, хотя подвержен внезапным судорожным приступам, а суждения и концентрация внимания иногда приобретают фрагментарный характер. В своем заключении доктор Ромни М. Ричи отмечал: «Ввиду явной экспансивности поведения, после освобождения Капоне планирует принимать активное участие в благотворительной деятельности, а также в строительстве и производственных отраслях для обеспечения занятости нуждающихся. Капоне с большим удовольствием строит планы и логично увязывает их друг с другом. Он в хорошем настроении, заявляет, что у него нет врагов, которых не мог бы простить за ошибочные взгляды. Пациент по-прежнему периодически испытывает некоторые нарушения сознания. В эти периоды он слышит Бога, а ангелы устно отвечают на молитвы. Капоне сохраняет частичное понимание услышанного и понимает, что воображает в сознании некоторые вещи. Он наслаждается этими впечатлениями. В целом Капоне доброжелательно относится к окружающим, однако крайне нестабилен и сильно подвержен раздражению, возбуждению и смущению, исходящим от любого источника в тюрьме».

Все остальное время в Алькатрасе Капоне провел в тюремной больнице.

Этого времени оставалось не так и много. Учитывая хорошее поведение Капоне, срок в федеральной тюрьме истекал 6 января 1939 года, но оставался еще год в окружной.

Во-первых, Капоне следовало заплатить штраф и издержки в размере $37 617 и 51 цент.

Во-вторых, правительство потребовало заплатить задолженность по налогам на сумму $322 842, позже сумма была снижена до $157 416, поскольку коллегия признала его невиновным в уклонении от уплаты налогов за 1924, 1928-й и 1929-й годы. Федералы не смогли найти никаких крупных вложений Капоне, за исключением имения на Палм-Айленд, хотя они и делались от имени Мэй. Следуя не самому лучшему совету Майка Ахерна, она проигнорировала этот момент вместо того, чтобы заявить протест, и предоставила правительству право учитывать это имущество при расчете налогового долга Капоне. После налоговое управление дважды угрожало продать поместье, и оба раза эти решения блокировались в последнюю минуту. В ноябре 1936 года Ральф, получивший $35 000 по ипотеке, писал Капоне: «Мне удалось занять достаточно денег, чтобы компенсировать разницу для удовлетворения залоговой суммы $52 103 и 30 центов». В сентябре 1937 года он добавил $17 194, едва избежав потери права выкупа поместья.

За два дня до выхода Капоне из Алькатраса брат Джон обналичил чек на сумму $35 000. Новый адвокат Капоне, Абрахам Тейтельбаум, передал их и еще $2962 и 29 центов федеральному чиновнику в Чикаго, добавив $74 и 78 центов на госпошлину и покрытие различных расходов.

Власти не хотели, чтобы Капоне возвращался в Чикаго. Тюрьма округа Кук не вполне отвечала представлениям о безопасном месте заключения.

В то же время они хотели продолжить лечение Капоне. Федеральные власти добились изменения распоряжений Уилкерсона, допускающего заключение Капоне в исправительном учреждении на острове Терминал в Калифорнии, находящемся между городами Сан-Педро и Лонг-Бич к югу от центра Лос-Анджелеса.

В ночь на 6 января 1939 года помощник начальника переправил Капоне в Окленд. Во время перевозки Капоне был прикован наручниками к охранникам. К каждой ноге заключенного было прикреплено по шесть гирь. Охранники с автоматами на изготовку забаррикадировали купе в экспресс-поезде Lark до Лос-Анджелеса. Поскольку до федералов дошли слухи о возможном нападении на Капоне, они проявили бдительность, и охранники высадили заключенного из Lark в Глендейле, пригородной станции к северу от города. Здесь их встретил автомобиль, который повез совершенно дезориентированного Капоне в исправительное учреждение на острове Терминал.

В 10 часов утра 7 января номер 85 из Алькатраса стал номером 397 в Терминал-Айленде.