до головы. Если он не такой же дурак, каким считает меня, то он должен обыскать меня, любой бы человек обыскал меня. И он обыщет и найдет телефон. И тогда спросил: «Мать твою, почему у тебя телефон во внутреннем кармане куртки? Ты что разговариваешь по нему?». А я, конечно, замотаю головой: «Нет-нет, что вы! Я же глухонемой дурак, я не могу пользоваться телефоном, я только пишу СМС и смотрю на часики!» Я даже пальцем покажу на часики, чтобы Соломонову было понятнее. А он, разумеется, скажет: «Тогда, мать твою, ответь мне так чтобы это прозвучало для меня убедительно, и я бы не задавал тебе дополнительных вопросов, почему у такого глухонемого олигофрена есть многочисленные вызовы, как исходящие так и входящие, последний из которых от некоего Владимира Андреевича Нильсена, который не так давно числился на моем предприятии главным менеджером по сбыту, а с некоторых пор работает на конкурирующую фирму «Орфей»? Вот какие вопросы задаст мне Соломонов! И что я отвечу? Улыбнусь и пожму плечами?»

Вайнштейн затравленно переглянулся с сидящими по обе стороны от него Нилепиным и Авдотьевым. От второго у него по спине побежали мурашки, а внутри все похолодело. Старик знал его тайну и, если даже Никита будет продолжать валять дурака и притворяться, Авдотьев в любой момент расскажет все своему директору. Никита понял, что попался. Он зажат в тисках, он на мушке у него нет вариантов.

Тем временем Константин Олегович Соломонов повторно перечитал записочку. Его лицо не выражало никаких эмоций, оно было каменное и это пугало Никиту. Ему казалось, что именно с таким лицом солдаты из расстрельной команды, заряжают винтовки и целяться в жертву. Ни говоря ни слова, Соломонов отложил записку, аккуратно положив ее возле пистолета и извлек из внутреннего кармана какую-то похожую на табакерочку коробочку. Открыл ее и поочередно с силой вдохнул по щепотке белого порошка. После этого на глазах у трех сидящих перед ним мужчин, он надолго оцепенел в статичной позе не моргая уставившись на только ему видимую точку в пространстве.

– Э… Константин Олегович, – позвал его раненый в живот юноша, – вы… с вами все в порядке?

– Кто это спросил? – замогильным голосом произнес Соломонов, вытаращившись на троицу обезумевшим взглядом. – Кто из вас троих, мать вашу, это спросил?

– Я, – ответил Нилепин.

– А мы что, в каком-то тупорылом американском блокбастере, мать его? Что за вопросы? А ты хотел бы мне чем-то помочь, если бы я пожаловался на то, что у меня, например, давление скакнуло? Лучше скажи, о чем я говорил?

– Когда, Константин Олегович?

– Только что.

– Об американском блокбастере, – подсказал юноша.

– Остолоп! До этого! О чем я говорил, мать твою, до того как стал говорить об американском блокбастере?

«Да он же неадекватен! – затрясся Вайнштейн. – Наркоман под кайфом и с заряженным стволом!»

Молодой человек по правую руку от Никиты подсказал своему шефу, что последнее, что тот делал до того, как заговорил от американских блокбастерах, это прочитал записку, написанную глухонемым дураком в сломаных очках. Никита поморщился. Его опять называют дураком и звучит это настолько обыденно, что Вайнштейн терял уверенность в том, что это не так. Похоже народ уже так уверовался в умственной отсталости незнакомца, что мало что могло бы переубедить их, даже если Никита раскроет рот и продекламирует различие между республиканским строем правления и демократическим. Это было на руку Никите, но, черт побери, это сильно действовало на нервы и было чрезвычайно обидно. Было бы оружие не у Соломонова, а у Вайнштейна, он бы заорал на каждого из собравшихся, называя их не просто дураками, а клиническими идиотами. Но, увы, пистолет был не у него и ему ни оставалось ничего иного, как тряститсь от страха за свою жизнь и до посинения смыкать губы.

Масла в огонь его страха за собственную жизнь подливала мертвая девушка, лежащая на спине прямо перед ними. Ее кровь медленно растекалась на лаке дверного полотна на котором она покоилась и тягуче капала на пол, образовывая густую лужицу.

Тем временем Константин Олегович еще раз перечитал записку, в которой Никита объяснил, что пришел устраиваться на работу и что у него направление из городского центра занятости. Соломонов поднял на него тяжелый взгляд. Ой как не понравился Никите этот взгляд.

«Он не поверил, – как гром прогремело в голове Вайнштейна. – Ни поверил ни единому слову. Конечно не поверил. На предприятии настоящая мясорубка, трупы устилают пол как снег на улице, пропали какие-то большие деньги, который Соломонов то ли потерял, то ли у него их украли и в цеху находяться люди, которых не должно было быть и тут еще один – я! Явился! Соломонов проверит меня. И что он может со мной сделать? Однозначно он не станет сдавать меня полиции и требовать с «Орфея» через суд возмещения ущерба. Тогда что? Вероятнее всего он изобъет меня, вишибет из меня весь дух. Он может, Нильсен предупреждал меня, что Соломонов – парень без тормозов, особенно когда нюхнет свою наркотическую фигню. Почему он так не меня смотрит? Как Ленин на буржуазию, как солдат на вошь!»

А Константин Олегович Соломонов смотрел и смотрел на него. Из подлобья, не мигая. Как бык на красную тряпку тореадора. Взмокшие кудри падали ему на лоб, висели на бровях, а из-под них – дикий оцепеневший взгляд карих глаз. И правая рука трогает рукоять лежащего у ноги пистолета.

У Никиты сдавило дыхание. Бледный как сама смерть он истерично вертел головой на молодого человека справа от себя и на старика Авдотьева слева. Раненый в живот юноша смотрел на него с любопытстом, в котором читалось нескрываемое подозрение. Авдотьев-же, гад, глядел осуждающе. Никита шмыгнул носом и вытер его рукавом. Перед его мысленным взором как наяву возникли лихорадочные кадры из предположительного будущего – Соломонов отдает резкий приказ и двое хватают его за плечи с двух сторон. Никита оказывается в тисках, хочет вырваться, но Соломонов уже целит в него пистолетом, спрыгивает с поддона, обходит мертвую девушку с правой стороны, наступив на кровь, и медленно подходит к Никите вплотную. Заставляя Никиту сидеть на прежнем месте, начальник производства ОАО «Двери Люксэлит» расстегивает ремень брюк, спускает их до пола, приспускает трусы и под дулом пистолета принуждает несчастного Никиту к оральному сексу, приговаривая: «Вот тебе, мать твою, жалование за твою работу! Вот тебе и премия, мать твою! Смотри не подавись! А сдачу отдай Володи Нильсену! На! На, сука!» Никита видел такое на порносайтах, которым