Вдоль сборочного стола стоял европоддон, наполненный готовыми дверными полотнами на уровне колен. Серия «Риголли», одиннадцать, или двенадцать штук. На них сидели три мужчины, сидели тесно прижавшись друг к другу локтями, послушно положив ладони на выпирающие вперёд колени. С одной стороны сидел потрепанный юноша со множеством ушибов и травм, самой серьёзной из которых являлась резаная рана на животе, которая причиняла ему постоянные страдания. Он был бледен и с трудом удерживался чтобы не свалиться на бок. С другой стороны, прижавшись замусоленной телогрейкой к локтю Никиты Вайнштейна, сидел старик Авдотьев. Странно, что старикашка продолжает хранить молчание по поводу личности Вайнштейна, ведь в цех проник разведчик из конкурирующей фирмы и Авдотьев не мог не узнать Никиту. И он определённо узнал, косился на Вайнштейна хмурым взглядом из-под кустистых бровей, но помалкивал. Сам бы Никита, завопил бы в полный голос и с удовольствием указал бы своему начальнику на присутствие врага. Авдотьев же молчал, наверное, решил не выдавать Никиту. Ведь выдав Вайнштейна, он выдаст и себя. Другого объяснения Никита не видел.

Сам же Никита Вайнштейн сидел посередине между этими двумя типчиками, один из которых истекает кровью, а другой в любую секунду может выдать Вайнштейна с потрохами. «Где же ты был, старикашка вонючий? – гадал Никита, чувствуя тепло его тщедушного тельца. – Мы ведь думали ты ласты склеил и лежишь под снегом».

Перед ними на сборочном столе покоилось окровавленной тело той маленькой девушки, что фактически спасла жизнь Вайнштейну, вовремя подоспев на автпогрузчике. Ему было искренне жаль её, она спасла его от буйного охранника, а теперь погибла от шальной пули, которая, может быть, вообще предназначалась для полёта к противоположной цеховой стене. Какая нелепая кончина… Впрочем, сегодня в этом ужасном цеху эта смерть далеко не единственная, Никита не забывал встреченные им трупы. Кто-то накрыл ей лицо бязью.

Ну почему он пришёл на эту чёртова фабрику именно сегодня?

Через стол, на котором лежала девушка, на поддоне с дверными полотнами другой серии, свеся длинные ноги, сидел местный начальник, человек от которого зависело все производство, который карал и миловал, штрафовал и одаривал похвалой, который управлял фабрикой и её рабочими. Второй человек после самого генерального директора Шепетельникова. Человек, которого на родном никитином «Орфее» уважительно называли «Их Соломоныч».

– Значит, мать вашу, так..  – протянул Константин Олегович, поочередно изучая мужскую троицу. В руках у него был маркер и он постукивал им по колену в такт речи. – Ситуация, мягко выражаясь, необыкновенная… Согласны со мной, молодые люди? Среди вас есть кто-то, для кого данное положение вещей является обыденностью? Полагаю, что нет. Или есть? Ну чего вы сидите как на горшках? Я, мать вашу, вообще-то веду диалог, вы должны участвовать. Так есть или нет?

Все трое невольно переглянулись и ответили отрицательным покачивание головы. Соломонов глубоко вздохнул и надолго задумался, постукивая маркером по колену. Никто из троих сидящих перед ним не решался подать голос.

– Должно быть тут собрались не полные кретины и ни для кого из вас, мать вашу, уже не является секретом повод моего присутствия. Я более чем уверен, что каждый из вас догадался, о чем мы диалогизировали с вон тем лежащем, мать его, на полу типом. – Соломонов замолчал и какое-то время размышлял над подходящими словосочетаниями. – Но на всякий случай уточню, если у кого-то из вас, мать вашу, ещё остались какие-то вопросы. Да, я хотел взять кассу. Всю кассу. Кинуть рабочих и смотаться подальше. Это в двух словах. Вопросы есть?

Вот так! Сказал – так сказал! Никита аж застыл, пораженный прямолинейностью местного начальника производства. У Вайнштейна немедленно явились вопросы и их было много, но он продержал язык за зубами, хотя бы и потому, что рядом с Соломоновых на поддоне с дверными полотнами лежал заряженный пистолет.

– Вопросы есть? Всем все ясно? Что-ж, прекрасно. – продолжал Соломонов, проигрывая маркером. – Не стану углубляться в подробности и раскрывать своих соучастников, это вас не касается, тем более, если вы, мать вашу, не совсем ещё идиоты, вы смогли и сами догадаться или хотя бы предположить. Так же из нашего диалога с вон тем лежащим на полу типом вы могли догадаться, что он со своими дружками хотел, в свою очередь, кинуть меня. Но так случилось, что деньги пропали. Вы можете смеяться, но нет нужды скрывать очевидный факт – мы потеряли баблосы. Да, это так. Деньги пропали, я не уследил… Теперь, хоть это и выглядит в высшей степени идиотски, но я признаюсь, что потерял бабло. Да-да. Ну что, смешно? А теперь к делу. – Соломонов стукнул колпачком маркера по дверному полотну, на котором сидел свесив ноги. Мы все трое синхронно вздрогнули. – Сегодня в цеху должно было быть только два человека и ни одного их них я не вижу среди вас. Я говорю о Шепетельникове и Коломенском. Они должны были заниматься ремонтом вентиляции. Кто-нибудь из вас видел кого-то из двух вышеперечисленных?

Никита замер. Коломенского он видел висящим на проводе и сказал бы об этом, если бы не продолжал изображать аллегорию молчания.

– Лева, мать твою, – прищурился Соломоново, указав маркером на сидящего по правое плечо от Вайштейна молодого человека с распоротым брюхом. – Этот вопрос адресован прежде всего тебе. Я полагаю сейчас самое время рассказать своему любимому начальнику производства, который начисляет тебе зарплату, подписывает отпуска и…

– Ни такую уж высокую зарплату вы мне начисляете, Константин Олегович, – проговорил молодой человек. – Откровенно говоря, хотелось бы и побольше.

– Поверь мне, я с удовольствием посвящу тебе целый час времени и объясню суть финансовой политики, заданной нашим общим, мать его, директором Шепетельниковым. Но только позже, а сейчас вернемся к вопросу. Ты видел Шепетельникова или Коломенского?

– Нет.

– Врешь.

– Не вру.

– Смотри в глаза. Видел?

– Нет.

Соломонов так сильно ударил колпачком по дверому полотну, что молодой человек резко вздрогнул будто от выстрела.

– Когда ты пришел и какого хрена ты сегодня делал в цеху? – продолжил Соломонов, выбрав среди нас троих Леву в качестве главного подозревания, подсознательно уличив его во лжи.

– С утра, – признался юноша. – Мы с Юркоя Пятипальцевым двигали станок, хотели подключить его к завтрашнему дню, чтобы не отключать его в рабочее время. Когда-то вы сами это советовали.

– Где Пятипальцев?

– Он… На него рухнул стеллаж.

Соломонов побледнел и по его лицу прошли легкие мышечные судороги.

– Ты не врешь, мать твою?

– Вы же сами видели. Стеллаж упал прямо на него. Это был несчастный случай…

– Что с Юрцом?

– Не