Мсье Бальярд временами доставлял новости об охоте полиции на Виктора Константа, который скрылся из отеля «Рейн» под покровом темноты в ночь на 31 октября, после чего его больше не видели во Франции.

Полиция расспрашивала о нем на различных термальных курортах и в психиатрических больницах, специализирующихся на лечении его болезни, но все безуспешно. Была сделана попытка наложить арест на его огромный счет в банке. За его голову назначили награду. Но все впустую.

25 марта — по неудачному совпадению в годовщину фальшивых похорон Изольды на монмартрском кладбище — Леони получила официальное письмо от инспектора Торона. Тот сообщал, что, поскольку они считают, что Констант покинул страну, бежав через границу в Андорру или Испанию, они прекращают розыск. Он заверял, что в случае если беглец вернется во Францию, то будет немедленно арестован и гильотинирован, и выражал надежду, что мадам и мадемуазель Верньер могут не опасаться в дальнейшем какого-либо беспокойства со стороны Константа.

В конце марта, когда непогода на несколько дней заперла их в четырех стенах, Леони нашла в себе силы взяться за перо, чтобы написать старому другу и соседу Анатоля Ашилю Дебюсси. Она знала, что тот сменил имя на Клод Дебюсси, но ей было привычнее называть его по-старому.

Переписка заполнила пустоту ее одинокой жизни и, что было важнее, пустоту в разбитом сердце, как бы протянув ниточку к Анатолю.

Ашиль пересказывал ей события на улицах и бульварах города, который они с Анатолем когда-то называли родным, передавал сплетни о раздорах и мелочном соперничестве в академии, о том, какие авторы в фаворе, а кого забыли, о ссорах между художниками и о задиравших друг перед другом носы композиторах, о скандалах и адюльтерах.

Леони не было дела до мира, ставшего таким далеким и недоступным для нее, но все это напоминало ей разговоры с Анатолем. Бывало, он возвращался домой после ночи, проведенной с Ашилем в «Ле Шат Нуар», заходил к ней в комнату и усаживался в старое кресло в ногах кровати, а она, натянув одеяло до подбородка, слушала его рассказы. Дебюсси писал больше всего о самом себе, исписывая целые страницы своим тонким паутинным почерком. Леони не возражала. Она улыбалась, читая о его утренних визитах в церковь Сен-Жерве, где можно было послушать григорианские хоралы, с друзьями-атеистами, дерзко усаживавшимися спиной к алтарю, шокируя как молящихся, так и ведущего службу священника.

Леони не могла покинуть Изольду, да и будь она даже свободна, мысль о возвращении в Париж была слишком мучительна. Слишком мало прошло времени. По ее просьбе Ашиль и Габи Дюпон регулярно заходили на кладбище де Пасси в Шестнадцатом округе, чтобы положить цветы на могилу Маргариты Верньер. Надгробие, оплаченное Дюпоном последним щедрым жестом, располагалось рядом с могилой художника Эдуарда Мане, писал Ашиль. Мирный тенистый уголок. Леони подумала, что мать была бы довольна таким соседством по последнему приюту.

Погода переменилась с наступлением апреля, явившегося, подобно генералу на поле битвы. Воинственный и шумный месяц сгонял с гор последние обрывки туч. Дни становились немного длиннее, утра — немного светлее. Мариета взялась за шитье. Она вставляла широкие клинья в сорочки Изольды и расставляла ей юбки, перешивая их по раздавшейся фигуре.

Лиловые, белые и розовые цветы выбрасывали первые ростки сквозь землю долины, поднимая головки к солнцу. Цветные пятна, похожие на капли краски, брызнувшей с кисти, становились все ярче и гуще среди зелени на лесной опушке и вдоль дорожек.

Май прокрался на цыпочках, намекнув на близость долгих летних дней с солнечной рябью на тихой воде. Леони часто выбиралась в Ренн-ле-Бен, чтобы навестить мсье Бальярда или повидаться с мадам Боске и выпить с ней послеполуденную чашечку чая в салоне отеля «Рейн».

На окнах скромных особнячков распевали канарейки в клетках. Зацвели лимонные и апельсиновые деревья, их резкий аромат наполнил улицы. На каждом углу с деревянных телег торговали ранними фруктами, привезенными из Испании.

Домейн-де-ла-Кад внезапно заблистал великолепием под бездонным синим небом. Яркое июньское солнце било в сверкающие белые вершины Пиренеев. Лето наконец пришло.

Ашиль писал из Парижа, что мэтр Метерлинк разрешил ему переложить на музыку свою новую драму «Пеллеас и Мелизанда». И прислал том романа Золя «Разгром», в котором действие происходило летом 1870 года, во время франко-прусской войны. Он приложил к книге записку от себя, где писал, что она наверняка была бы интересна Анатолю, как и ему, — сыновьям погибших коммунаров. У Леони роман шел туго, но она была благодарна Ашилю за сочувствие.

Она не позволяла себе возвращаться мыслями к картам Таро. Они связались для нее с мрачными событиями Хэллоуина, и, хотя ей не удалось уговорить аббата Соньера рассказать, что он видел и делал, помогая ее дяде, она запомнила предупреждение мсье Бальярда: демон Асмодей появляется в долине в недобрые времена. Она не верила в подобные суеверия или, во всяком случае, убеждала себя, что не верит, но не рисковала вызвать своими поступками повторение давних ужасов.

Она упаковала и убрала неоконченную серию акварелей. Они слишком болезненно напоминали ей о матери и брате. Карты Дьявол и Башня остались незаконченными. Не возвращалась Леони и на прогалину, окруженную зарослями можжевельника. Слишком близко к ней была поляна, где состоялась дуэль, где погиб Анатоль, и ее сердце этого не выдерживало. Оно разрывалось, даже если ей случалось немного пройтись в ту сторону.

Схватки у Изольды начались утром 24 июня, в пятницу, в День святого Иоанна Крестителя.

Мсье Бальярд, из своей тайной сети друзей и товарищей, выбрал повивальную бабку, жительницу его родной деревушки Лос-Серес. И знахарка и местная акушерка поспели к началу родов. К обеду Изольда уже рожала. Леони обтирала ей лоб холодной влажной тряпочкой и открывала окна, впуская в комнату свежий воздух, пахнущий можжевельником и жимолостью из нижнего сада. Мариета прикладывала ей к губам губку, смоченную сладким белым вином и медом.

Ко времени чаепития Изольда благополучно родила мальчика, здорового и голосистого.

Леони надеялась, что после родов Изольда полностью поправится. Что она не будет больше такой бесчувственной, такой ранимой, такой отстраненной от окружающего мира. Леони — да и все домочадцы — надеялись, что ребенок, сын Анатоля, принесет с собой любовь и цель в жизни, в которых так нуждалась Изольда.

Но темная тень легла на Изольду через три дня после родов. Она осведомлялась о состоянии мальчика и все ли с ним хорошо, но чувствовала, что соскальзывает в то же беспамятство, что поразило ее сразу после смерти Анатоля. Маленький сын, так похожий на отца, не столько давал ей смысл жизни, сколько напоминал о потере.

Пришлось нанять кормилицу.

Лето проходило, а Изольде не становилось лучше. Она была добра, старательно заботилась о сыне, когда это требовалось, но в остальном погрузилась в свой, внутренний мир, где непрестанно шептали из темноты голоса.

Изольда держалась отстраненно, а вот Леони полюбила племянника всей душой. У Луи-Анатоля был солнечный характер. От Анатоля он получил черные волосы и длинные ресницы, оттеняющие чудесные серые глаза, унаследованные от матери. В радостных хлопотах с ребенком Леони порой на целые часы забывала о трагедии.