Вообще-то предосторожность была так себе. Во-первых, предупредить Илья никого особо не мог. Из родственников у него был только отец, который жил во Владивостоке (да и маловероятно, чтобы сын решился посвятить его в свои любовные похождения), а близких друзей не было вовсе. Инга подозревала об этом и раньше, но убедилась окончательно, выдавая себя за Агату. Что ж, это хотя бы объясняло, почему за время их отношений он ее ни с кем не познакомил. Во-вторых, ясно было, что, вздумай Илья подстраховаться и сообщить кому-то свое местонахождение, он сможет сделать это и в субботу, ведь встреча назначена на вечер. Однако Инге все равно казалось, что чем позже она раскроет все карты, тем меньше рискует.

Она проснулась в субботу рано, без будильника. Просто открыла глаза и сразу села на кровати. Во всем теле она чувствовала странную, наэлектризованную бодрость: сна ни в одном глазу, движения четкие, точные. Она умылась и сварила кофе. Выпила его стоя – сидеть совсем не хотелось, наоборот, хотелось сорваться, бежать, что-то делать.

Каштан за окном стоял притихший, ни один листочек не шевелился от ветра. Инга подумала, что, когда она в следующий раз посмотрит на него, все будет совсем другим. То есть каштан-то останется прежним, она нет. Инга даже не понимала, радует это ее или огорчает. С одной стороны, этот каштан был как неподвижная точка в деформирующемся мире, которая напомнит ей, что жизнь продолжается, что бы ни случилось (не всякая, впрочем, – ехидно напомнил Инге внутренний голос). С другой стороны, было что-то обидное в том, что, пока с ней происходят умопомрачительные вещи, окружающие их не замечают. Вечером дома будут так же стоять, люди – гулять, каштан – расти, а солнце – садиться, как будто Инги с ее переживаниями нет на свете.

Она кружила по квартире, то и дело бросая взгляд на телефон: не пора ли уже давать Илье инструкции? Писать до девяти было слишком рано, потом Инга решила, что до десяти тоже не стоит, потом – что до одиннадцати. Она боялась. Ей вдруг стало холодно, хотя солнце уже пекло вовсю. Погоду обещали отличную, что было Инге на руку, а вот завтра собирался дождь. Это тоже было кстати. Ей со всех сторон сопутствовала удача, но Инга не могла этим насладиться. Наоборот, ей даже стало казаться, что если пока все складывается так хорошо, то что-то обязательно пойдет не так по-крупному.

Чтобы согреться, Инга встала в солнечный квадрат на полу и закрыла глаза. Даже здесь она не чувствовала настоящего тепла. Кожа вроде бы нагревалась, но внутрь жар не проходил. Она постаралась рассеять сознание, как во время медитации, но ничего не вышло: стоило Инге расслабиться, как ее возвращало в реальность грубым толчком. Это было похоже на постоянные, изматывающие пробуждения. Оставив попытки взять себя в руки, Инга снова принялась мерить шагами квартиру.

В одиннадцать она с тоской поняла, что дольше откладывать нельзя, и отправила Илье координаты военной части. «Ты должен дойти до водонапорной башни и повернуть направо. В конце ряда домов будет здание с открытой дверью. Ты узнаешь его, я об этом позабочусь. Там ты найдешь следующие указания. Я буду ждать тебя в секретном месте, но появлюсь, только если ты все выполнишь в точности. И учти, что я буду видеть тебя. Так что узнаю, если ты попытаешься меня обмануть».

Это было чистейшим враньем, Инга никак не могла увидеть Илью заранее. Она сама собиралась ждать в соседней комнате за дверью, но хотела, чтобы Илья думал иначе. Так, она надеялась, больше шансов на его послушание.

«Как ты будешь меня видеть? Там что, камеры?» – вдруг разволновался Илья.

«Там нет никаких камер. То, что там произойдет, только между тобой и мной».

Илья прочитал, но не ответил. Инга продолжала вглядываться в телефон. Ей не понравилось это молчание.

«Я хочу, чтобы ты меня наказала, – наконец написал он. – Но все-таки другое место для этого не подходит? Если не хочешь в гостинице, то можно у меня. Или у тебя».

Вот и все, подумала Инга. Она этого ожидала. Теперь точно все кончено. Однако вместо того чтобы отчаяться, Инга, наоборот, почувствовала себя собранной и стремительной, словно она была пулей, выпущенной из ствола: невозможно остановиться, невозможно повернуть назад. Ее влекла вперед сила, которой оставалось только покориться, и на этом кураже, на этой неизвестно откуда взявшейся легкости Инга быстро написала:

«Я ошиблась в тебе. Ты не годишься. Не пиши больше».

Она закрыла телеграм. Легкость в ней росла и ширилась. Значит, не судьба! Ну и ладно. Она убийство замышляла, убийство! Непоправимую вещь. А если бы она потом пожалела? Конечно, напрасными стали все ее приготовления, недели постоянных раздумий, а главное, она никогда не узнает, была ли она способна, но проверка этого не стоила ее терзаний.

«Умоляю, не пропадай! Я жалкий, недостойный, я слабый. Ты можешь наказать меня еще сильнее за то, что я осмелился сомневаться. Я приеду, куда ты скажешь. Пожалуйста, скажи, что ничего не отменяется! В 6?»

Инга прочитала и подумала, что все еще может не отвечать. Ее молчание ведь уже началось, нужно просто не прерывать его, заставить себя не прерывать его, и тогда ничего не случится. Думая об этом, она будто со стороны наблюдала, как ее пальцы сами выстукивают на клавиатуре сообщение: «Я заставлю тебя пожалеть о своих сомнениях. В 6», а потом нажимают на кнопку «отправить».

Швырнув телефон на кровать, Инга сама упала лицом в подушку. С некоторым благоговением подумала, что ею в самом деле управляет неодолимая сила, чужая злая воля, толкающая ее на выбранный путь. Однако, повертев эту мысль в голове, Инга ее отбросила. Все было хуже. Не какая-то там сила, а она сама, Инга, принявшая решение несколько недель назад. Она продолжала следовать единожды выбранному плану, потому что ей теперь уже перед собой было стыдно от него отказаться, ведь тогда выходило, что она струсила, что она способна только упиваться мрачными фантазиями, а на настоящее дело не годится. Мать была бы права, она никчемная.

Это, конечно, звучало как форменное безумие. Не в игрушки же она тут, в самом деле, играет! Это жизнь человеческая, о каком стыде перед собой, о каком материнском одобрении может идти речь?

Но тут Ингу неожиданно осенило. Все это время она говорила себе, что откладывает его, что определит судьбу Ильи в последний момент, и только сейчас осознала, что со всем уже давным-давно определилась. Инга опять резко села и, посидев несколько секунд, вдруг рассмеялась. Наедине с собой это вышло жутковато.

Как просто! Вот же, на этом самом кресле, придя от психолога Анны, она все и решила, но зачем-то скрывала это от себя еще несколько недель. Значит, прочь сомнения. Инга вскочила и забегала по квартире, не откладывая сборы больше ни на минуту.

В рюкзак она положила несколько пар перчаток и бахил, перцовый баллончик, бутылку шампанского, несколько страниц А4 с распечатанным на них коротким текстом, скотч, ножницы, три переносных прожектора на аккумуляторах (их она купила в «Леруа Мерлене»), портативную колонку, наручники (не какие-нибудь из секс-шопа, а настоящие, из Военторга), упаковку влажных салфеток, санитайзер и моток белой скользкой веревки. Веревку Инга использовать не планировала, но решила захватить на всякий случай. Оделась она вновь во все темное, убрала волосы в тугой пучок, чтобы не мешали, и со своего второго телефона вызвала такси в точку, расположенную в километре от ее дома. Свой основной телефон она опять оставила в квартире.