раньше. Повернув голову к кровати Маринеты, Дельфина вскрикнула: вместо светловолосой головки сестры на подушке лежала лошадиная голова! Но и Маринетта очень удивилась, когда увидела перед собой морду ослика. И тоже вскрикнула. Две сестрички, вытянув шеи, во все глаза всматривались друг в друга и с трудом понимали, что с ними произошло. Каждая думала: что за странное животное лежит в кровати сестры? Маринетта даже засмеялась, но, когда взглянула на себя и увидела лошадиные ноги с копытами, она сразу поняла, что желания, о которых они говорили вечером — увы! — осуществились. Дельфина разглядела свою серую шерстку, копыта, а на белом одеяле тень ушастой головы и тоже все поняла. И тяжело вздохнула.

— Это ты, Маринетта? — спросила она сестру таким слабым и дрожащим голоском, что сама его не узнала.

— Да, — ответила Маринетта. — А это ты, Дельфина? Не без труда они вылезли из кроватей и встали на свои копыта. Дельфина, превратившаяся в хорошенького ослика, была на целую голову меньше своей сестры, которая стала крупной и сильной лошадью.

— Какая у тебя красивая шерстка, — сказала Дельфина сестре, — а если бы ты видела свою гриву, она бы тебе понравилась.

А бедная лошадь грустно смотрела на платье, которое вечером повесила на спинку стула у своей кровати, и когда она подумала, что, может быть, никогда уже не сможет его надеть, то задрожала всем телом. Ослик пытался ее успокоить, но, видя, что никакие слова не помогают, просто пощекотал лошадиную шею большими мягкими ушами. Когда мама вошла в комнату, они стояли совсем рядом, лошадь склонила шею к голове ослика, глаза их были опущены. Маме показалось странным, что ее дочери додумались привести в свою комнату этих животных. Да чьи они? Мама была очень недовольна.

— И где же мои глупышки? Наверное, спрятались где-нибудь.

А вот их платья висят на стульях. Ну выходите! Некогда мне с вами играть…

Никого не увидев, она стала ощупывать кровати и, когда наклонилась, чтобы заглянуть под них, услышала тихий шепот:

— Мама… мама…

— А, слышу, слышу. Ну выходите. Я не очень-то вами довольна!

— Мама… — Снова услышала она.

Это были слабые, хриплые голоса, которые она с трудом узнала. Не найдя дочерей в комнате, она повернулась, чтобы расспросить странных животных, но лошадь и ослик смотрели на нее такими грустными глазами, что она очень удивилась. Ослик заговорил первым.

— Мама, — сказал он, — не ищи здесь ни Маринетты, ни Дельфины. Видишь лошадь? Это Маринетта, а я — Дельфина.

— Это что еще за глупости? Неужели я не вижу, что вы вовсе не мои дочери!

— Мама, — сказала Маринетта, — мы и есть твои дочери.

Но наконец бедная мать и сама узнала голоса Маринетты и Дельфины. Низко опустив голову, она заплакала вместе с ними.

— Постойте-ка тут немного, — сказала она. — Сейчас схожу за отцом.

Пришел папа и тоже заплакал, а потом стал думать, что же теперь делать, раз уж такое случилось. Ну прежде всего им нельзя было больше жить в своей комнатке, она была слишком мала для таких больших животных. Значит, их нужно будет отвести в конюшню, там есть свежая подстилка и кормушка с сеном. Отец вывел их во двор и, взглянув на лошадь, рассеянно пробормотал:

— Красивое все-таки животное…

Погода была солнечная, ослик и лошадь не захотели долго оставаться в конюшне, а пошли на луг, там они щипали траву и говорили о том, какими были раньше.

— А помнишь, — сказала лошадь, — когда мы еще были девочками и играли на этом лугу, однажды пришел гусь и отнял у нас мячик.

— Да, и стал щипать нас за ноги.

И они опять горько заплакали.

Во время обеда, когда родители сидели за столом, ослик и лошадь приходили на кухню, устраивались рядом с собакой и грустно смотрели на маму и папу. Но уже через несколько дней им сказали, что для кухни они слишком большие и вообще — нечего им там делать.

Тогда им пришлось стоять во дворе, просунув голову в окно. Родители, конечно, были очень огорчены тем, что случилось с Дельфиной и Маринеттой, но через месяц они вполне привыкли к лошади и ослику. И, честно говоря, не очень-то обращали на них внимание. Мама больше не заплетала Маринетте в лошадиную гриву ленточку, как в первые дни, и не надевала браслет на ногу ослику. А однажды, когда родители завтракали на кухне в плохом настроении, папа, увидев головы в раскрытом окне, закричал:

— Эй, вы, убирайтесь отсюда оба! Нечего глазеть. И вообще — хватит таскаться по двору с утра до вечера! Во что дом превратили? А вчера я вас в саду видел, это уж совсем ни на что не похоже! Ну, ничего, с сегодняшнего дня вы будете у меня ходить только из конюшни на луг и обратно!

Лошадь и ослик ушли, низко опустив головы, несчастные, как никогда. И с этого дня старались не показываться на глаза отцу и видели его только в конюшне, когда он приходил сменить подстилку. Родители были такими строгими и сердитыми, что животные чувствовали себя виноватыми, хотя и не понимали, в чем же они провинились.

Однажды в воскресенье, когда лошадь и ослик паслись на лугу, они увидели, что приехал дядя Альфред. Еще издалека он закричал родителям:

— Добрый день! Это я, дядя Альфред. Я пришел вас навестить и обнять малышек… Где же они?…

— Вот незадача! — ответили родители. — А они как раз уехали к тете Жанне!

Ослик и лошадь хотели было сказать дяде Альфреду, что малышки никуда не уезжали и что они просто превратились в двух несчастных животных, которых он видит перед собой. Конечно, помочь он ничем не мог, он бы просто поплакал вместе с ними, и им бы стало легче. Но они ничего не сказали, потому что очень боялись рассердить родителей.

— Вот жалость-то, — сказал дядя Альфред, — так я их и не увижу… Но какие у вас красивые лошадь и ослик! Я никогда их раньше не видел, да и в последнем письме вы ничего о них не писали.

— Да они только месяц у нас.

Дядюшка Альфред поглаживал животных и был очень удивлен, какие у них грустные глаза. Но он удивился еще больше, когда лошадь склонила перед ним колени и сказала:

— Вы, наверное, очень устали, дядя Альфред. Садитесь ко мне на спину, я довезу вас до кухни.

— А мне дайте ваш зонтик, — сказал ослик, — он, наверное, вам мешает. Прицепите мне его за ухо.

— Вы очень любезны, — ответил дядя, — но идти совсем недалеко, и мне бы не хотелось