— А ну быстрее, копуши, а то девочек из-за вас будут ругать.

Когда плот вошел в реку, было уже совсем темно. Лебедям пришлось бороться против сильного течения. К счастью, вскоре взошла луна, и плыть стало легче. Наконец старый лебедь дал команду пристать к берегу. Видя, как он устал, Дельфина и Маринетта стали уговаривать его, отдохнуть, но тот и слушать ничего не хотел.

— Нельзя терять времени, боюсь, как бы мы не опоздали.

Девочки вышли на дорогу и чуть было не вскрикнули: в ста метрах впереди них по направлению к дому шли родители. В руках они несли корзинки.

Старый лебедь сразу все понял. Он провел девочек к другой стороне дороги, вдоль которой тянулась изгородь, и тихо сказал:

— Если вы пойдете вдоль этой изгороди, то вскоре опередите родителей. Когда будете рядом с домом, мы постараемся отвлечь их как-нибудь, чтобы вы могли перейти дорогу. А сейчас главное — уйти вперед.

Девочки и хотели бы послушаться его совета, но они так устали и были так голодны, что ноги их совсем не слушались. Дельфина и Маринетта шли гораздо медленнее, чем их родители. Расстояние между ними увеличивалось.

— Да, это усложняет дело, — прошептал старый лебедь. — Нужно выиграть время. Позвольте мне!

И он побежал за родителями, крича им:

— Добрые люди! Вы ничего не потеряли по дороге? Родители остановились и при свете луны стали рыться в корзинках, проверяя, все ли на месте. Старый лебедь больше не бежал, наоборот, он старался идти как можно медленнее, чтобы девочки смогли наконец перегнать родителей. А те уже начинали нервничать.

— Ничего не потеряли? — спрашивал их лебедь. — А то я нашел на дороге красивое белое перо, а раз оно не мое, я подумал, что, может быть, это вы его потеряли?

— Ты что, считаешь нас дураками вроде тебя? Думаешь, мы носим перья? — сказали рассерженные родители, удаляясь.

Старый лебедь перешел на другую сторону дороги. Девочки теперь были немного впереди родителей, но те шли гораздо быстрее и вскоре должны были догнать и перегнать детей. Лебедь уже шатался от усталости. Но, подбодрив Дельфину и Маринетту, он еще нашел в себе силы бежать впереди всех. Девочки увидели, что молчаливая стая больших птиц вдруг исчезла. А родители продолжали свой путь и разговаривали о дочерях, которые ждут их дома.

— Надеемся, что они вели себя хорошо и не выходили на дорогу, — говорили они.

У Дельфины и Маринетты, которые все это слышали, ноги подкосились от страха. Вдруг родители остановились и открыли рты от изумления: впереди них посреди дороги двенадцать белых лебедей танцевали при свете луны. Они расходились по двое, кружились, взмахивали крыльями, выстраивались в круг, их длинные шеи вытягивались, и двенадцать голов касались друг друга кончиками клювов. Птицы вращались так быстро, что сливались в большое белое облако. Или это был снежный вихрь?

— Как красиво! — сказали родители. — Жаль только, времени нет. И так уже поздно.

Пройдя мимо лебедей, они продолжали свой путь, не оборачиваясь. По другую сторону изгороди девочки, ушедшие немного вперед, опять слышали шаги родителей и уже потеряли всякую надежду вернуться домой раньше них. Старый лебедь оторвался от своих товарищей и пытался бежать рядом с девочками, чтобы их подбодрить, но он так устал, что спотыкался на каждом шагу и чуть было не падал. После долгого пути этот танец совсем измучил его. Когда наконец, на исходе сил, он догнал девочек, родители уже были недалеко от дома.

— Не бойтесь, — сказал он, — вас не будут ругать. А я сейчас должен уйти. Мои друзья станут вас охранять. Обещайте слушаться их во всем. Они помогут вам перейти дорогу, когда наступит подходящий момент.

Он отошел от изгороди, затем, собрав последние силы, перебежал через дорогу. Старый лебедь чувствовал, что ноги становятся ватными, и, дойдя до луга, он упал, чтобы уже никогда не подняться. Тогда — как все лебеди перед смертью — он запел. Песня его была такой прекрасной, что у всех, кто ее слышал, наворачивались на глаза слезы. Родители, взявшись за руки, повернулись спиной к дому. Они шли по лугу и слушали этот голос. И уже после того как затих последний звук, они все шли по росе и не думали возвращаться.

Дельфина и Маринетта шили на кухне при свете лампы. Стол был накрыт к ужину, и в очаге горел огонь. Войдя, родители поздоровались так тихо, что девочки едва их услышали. Глаза родителей были влажными и — что совсем странно — смотрели куда-то вверх.

— Какая жалость, — сказали они девочкам. — Какая жалость, что вас сейчас не было на дороге. Лебедь пел на лугу.

ЛОШАДЬ И ОСЛИК

Дельфина и Маринетта уже лежали в своих кроватках, но луна так ярко светила в окно что девочки никак не могли уснуть.

— А знаешь, кем я хочу быть? — спросила Маринетта, приподняв светловолосую головку с подушки. — Лошадкой! Да, белой лошадкой. У меня будет четыре хорошеньких копыта, грива, настоящий хвост, и я буду быстрее всех бегать. Хорошо я придумала?

— А я… — задумалась Дельфина. — Нет, мне что-нибудь другое. Я буду просто серым осликом с белым пятнышком на голове. Но у меня тоже будет четыре копыта, а еще длинные уши — я научусь ими шевелить! — и добрые глаза.

Они еще немножко поговорили и уснули, и очень им хотелось, чтобы Маринетта стала лошадкой, а Дельфина осликом с белым пятнышком на голове. Через час спряталась и луна. Настала ночь, такая темная и страшная, какой раньше никогда не бывало. Назавтра многие в деревне говорили, что слышали в темноте тихую музыку и завывание бури, хотя никакого ветра и в помине не было. Кот, которому на самом деле многое было известно, ночью несколько раз подходил к окнам девочек и громко-громко звал их. Но они спали так крепко, что ничего не слышали. Кот посылал и собаку, но у той тоже ничего не вышло.

Утром, когда Маринетта открыла глаза, ей вдруг почудилось: на подушке, там, где должна быть голова сестры, лежали два длинных серых уха. А сама Маринетта чувствовала себя как-то странно, словно плохо выспалась, и ей почему-то мешали простыни и одеяло. Но все же сон взял верх над любопытством, и она снова закрыла глаза. А потом и Дельфина спросонок взглянула на кровать сестры, какую-то невероятно огромную, и тоже уснула. Но вскоре девочки проснулись окончательно и прежде всего покосились на свои ноги, которые как-то странно удлинились и вообще были не такими, как