Продолжение главы 131

Ты покупаешь клочок земли в Бразилии, где климат идеален для выращивания даже самых редких орхидей. Влажный, ветреный, теплый. На то, чтобы вырастить орхидеи, уходит какое-то время, но у тебя неплохо получается. Ты строишь большую оранжерею с матовыми стеклами, чтобы защитить их хрупкие лепестки. Каждый разворачиваемый тобой куст орхидеи поднимает целый пласт вопросов. Откуда она? Растет ли она только в девственных тропических лесах или приживается и на обработанной земле? Как растение располагается на почве? Растет ли оно на верхушках деревьев или прижимается к гладким скалам? Защищают ли те леса, где оно выросло, или… их больше не существует? Живут ли там до сих пор местные племена, которые практикуют свои обряды? Каковы этно-ботанические отношения между этими племенами и орхидеями и каково место этой орхидеи в их мифологии? Какова охранная политика в этой стране?

Тебя убивает твой сосед, жестокий человекозверь, который давно хотел получить твою землю себе под пастбище для скота. Для него ты глупая американская богачка, которой не место рядом с ним. Однажды ночью он вламывается через стеклянную дверь твоей оранжереи, когда ты одна подрезала корни. Он, как рыбе, вспарывает тебе живот. Орхидеи никнут на ветру.

Продолжение главы 252

Ты летишь домой международным рейсом. Только вернувшись домой, ты понимаешь, как изменилась. В Америке все движется намного быстрее. Похоже, ты на десять шагов отстаешь от всех остальных. Мягкая и расслабленная там, где должна быть жесткой и собранной. С каждым часом, проведенным на борту самолета, в тебе растет предчувствие чего-то дурного, чувство потери и беспокойства. Твои родители не знают, что ты возвращаешься, в своих еженедельных письмах им ты об этом не упоминаешь — тебе хотелось, чтобы это был сюрприз.

Ну, это и оказывается сюрпризом. В десять вечера ты появляешься на пороге дома своих родителей. Звонишь в дверной звонок и прыгаешь в кусты, чтобы удивить того, кто откроет. Но никто не открывает. Ты снова звонишь и снова прячешься. Ничего. Тогда ты стоишь и жмешь на кнопку звонка, пока на пороге не появляется твоя испуганная мама, направляя на тебя острие кухонного ножа. «О Господи! — она хватается руками за голову. — Это ты! Меня чуть удар не хватил. Ты что, не знаешь, что тут орудует шайка грабителей? По-моему, у меня все-таки приступ».

Вы все отправляетесь ужинать в «Денниз». От яркого света у тебя болят глаза, от тарелок, на которых положено много больше, чем ты можешь съесть, тебя тошнит, твои собственные родители с их провинциальными, наивными, добродушными шуточками действуют тебе на натянутые, измотанные разницей во времени нервы.

В своей пустой комнате ты разворачиваешь спальный мешок (твоя кровать стоит на кухне) и плачешь, пока не засыпаешь. Но ты все-таки плачешь — ты не делала этого целый год, и ты гадаешь, зачем ты вообще вернулась. Так продолжается некоторое время, и ты понимаешь, что такое контркультурный шок, когда чужой кажется не какая-то действительно чужая страна, а твоя собственная.

Время идет. Иногда ты достаешь фотографии (тебе влетело в копеечку проявить пленку из тридцати шести одноразовых камер) и перечитываешь свои дневники, на страницах которых кое-где пристали морские водоросли или крупинки черного песка застряли в корешке. Депрессия становится все глубже, похоже, ты не знаешь, что тебе делать и куда двигаться. Тебя будто укрыли тяжелым мокрым одеялом, как будто ты оказалась в таком густом тумане, что не можешь выбраться на дорогу. Ты возвращаешься в «Денниз» и подаешь заявление на должность официантки. А еще твой отец позвонил другу, который говорит, что ты можешь устроиться на работу в больницу неподалеку. Убить время, заработать денег.

Если ты станешь официанткой в «Денниз», перейди к главе 235.

Если ты будешь работать в больнице, перейди к главе 236.

Продолжение главы 252

Ты решаешь остаться. Зачем покидать рай? К тому же Мак-Грегор разрешает тебе управлять баром. Ты единственная на островах, кто подает шоколадный мартини и двадцать восемь сортов импортного пива. «Единственное место на Санторини, где можно попробовать теплое пиво „Гинесс“!» — хвастается Мак-Грегор, хотя раскаленными греческими вечерами желающих попробовать теплое пиво находится немного.

Тебе одиноко. Есть какая-то ирония в том, что ты оказалась на прекрасном романтичном острове, но возможность длительных романтических отношений для тебя полностью закрыта. Греки не хотят иметь ничего общего с американками, а эмигранты, представители рабочего класса, наводняющие страну каждое лето, могут предоставить тебе свою компанию лишь на три месяца, пока им не нужно будет возвращаться домой. Маленькая и до странности неприветливая популяция иностранцев, живущих на Санторини круглый год, не представляет собой абсолютно никакого интереса.

Разумеется, всегда есть туристы, путешественники, врывающиеся в гостиницу, как кометы, искрящиеся и сияющие, оставляющие после себя шлейф воспоминаний. Работа в баре дает тебе полный доступ к приключениям и горестям всех заезжих душ. Ты обожаешь их рассказы, но у тебя всегда есть это тоскливое чувство, похожее на голод, чувство, что ты что-то упускаешь, и окажись ты сейчас в Штатах, ты бы уже нашла кого-то, с кем могла бы жить. Кого-то постоянного и тяжелого, как море.

Но у тебя по-прежнему есть дневник, куда ты записываешь разные истории все с большим количеством подробностей. Там, где ты раньше написала бы: «Девушка с коричневыми волосами…», теперь ты напишешь: «Девушка с волосами цвета опавших листьев…»

Однажды днем, еще в баре, ты как раз заносишь в дневник одно из таких описаний, когда на один из стульев перед стойкой усаживается маленькая черноглазая женщина с цепким взглядом и спрашивает, что ты пишешь. Тут тебе приходится задуматься. А что же ты пишешь? Она заказывает «грязный Мартини» (на пляже такой заказ — редкость), который ты ей и подаешь, а потом рассказываешь о своих записках. О людях, которые приходят и уходят, о кусочках цвета, которые тебе удалось собрать и сохранить на страницах своего дневника, об именах, местах, катастрофах и событиях, внушающих трепет. О приколах. О парне, который вынужден был блевать в собственный рюкзак в поезде в Японии, полном людей, чтобы не напачкать вокруг. О подростке, у которого в Ватикане начался жуткий понос (это, может, и не слишком прикольно, но сам подросток считал, что это именно так, и от этого история делалась смешной).

О прекрасных историях. О мужчине, который в Тибете прошел пешком пятнадцать миль, чтобы раненой снежной куропатке была оказана необходимая медицинская помощь. О девушках, отдавших все свои деньги сумасшедшей, живущей на пляже в домике из ящиков. О людях, которые без какой-либо особой причины вдруг останавливали бег своей жизни, бросали дела, оглядывались вокруг и действительно умудрялись увидеть что-то. Эта женщина с птичьими черными глазами все слушает и слушает, а ты все рассказываешь и рассказываешь. Она переключается с мартини на диетическую колу, а на заходе солнца, когда начинают приходить постоянные посетители, говорит: «Дай мне свой дневник, — и протягивает руку. — Я хочу его ночью почитать. Я живу на холме, в коттедже. Я верну его утром».