– Бегите!

Белочка задыхалась без ментального барьера, захлестнутая волной чужого удивления, растерянности, испуга, тревожного ожидания, но не боли – пока еще не боли. Она ударила Эшли наводкой, стараясь не думать о тех двоих. И тогда пришла боль – боль врага ударила ее как отдача выстрела.

Эшли скорчился, осел на землю, видимо, он судорожно пытался отпустить кнопку, пожертвовать собой, сметая взрывом псиоников – ему мешала вызванная наводкой судорога мышц.

– Кэт! Линдер! Помогите!

Белочка упала прямо в лужицу подтаявшего снега, яркое страдание, последнее отчаяние Эшли жгли огнем, ледяная вода не показалась ей неприятной. Картинка мира – блеклое небо декабрьского утра, лица ошеломленных людей, все это заволокло влажной пеленой, ресницы намокли. Она из последних сил держала наводку, казалось, упругая скользкая, окровавленная живая нить бьется в ее пальцах, норовя выскользнуть и ударить в ответ. Эшли скорчился в комок, прижимая бомбу к груди.

– Она держит меня! Стреляйте!

Первая пуля, выпущенная стриженной девушкой, ударила Белочку в правое плечо, задев кость, Джу почти не заметила раны, только боли стало немного побольше. Люди шарахнулись, уходя с линии огня, двое мужчин бросились к стриженной, выбили пистолет, свалили ее ничком, заломили тонкие руки.

Линдер помедлил, как ни странно, это сыграло ему на пользу – никто не понял, зачем невысокий белобрысый парень пробивается сквозь толпу. Линдер подошел вплотную к Белочке – на вроде бы споткнувшуюся женщину в желтом плаще сейчас не смотрел никто, люди столпились возле схваченной террористки, обступили скованного наводкой, беспомощного Эшли, еще не понимая опасности.

– Бегите!

Белочке казалось, что она кричит, на самом деле она даже не шептала – фраза сложилась в ментальный сигнал и наугад полетела в толпу. Кое-кто из псиоников насторожился, видимо, уловив не только настроение послания, но и смысл – Джу уже не видела ничего. Она смотрела только на руку Линдера, его напряженный палец лежал на курке.

– Линдер, стреляй! – глухой, надтреснутый, страдающий голос Эшли едва долетел до слуха сострадалистки. У террориста Линдера тряслись руки – второй выстрел пришелся Джу пониже левой ключицы.

Она ощутила, как горячая жидкость заливает шею, грудь, пропитывает платье, стекает на руку. Настоящей боли от ран по-прежнему не было, Белочка вошла в разум Эшли и мучилась теперь его страданием.

– Да пристрели же ее, наконец! В голову!

Линдер смотрел на девушку в желтом – она не казалась опасной, и, по-видимому, была без сознания. Но он привык повиноваться авторитету Эшли, поэтому навел ствол прямо на прядь каштановых волос у ее виска.

И выстрелил.

* * *

…Эшли не успел отпустить запал. Миша Бейтс, референт-телохранитель консула, перехватил руку Эндина, нащупал скользкий пластиковый кружок, сдвинул ослабевший палец террориста и прижал, не отпуская кнопку бомбы. Он так и держал коробку – ощерясь от отчаяния и не подпуская к себе бестолковых гражданских, держал до тех пор, пока не пришла помощь.

Консул северо-востока пробился к месту трагедии почти сразу же. Его безуспешно пыталась удержать охрана, люди отступились после того, как наиболее ретивого служаку сбил с ног собственный удар правителя.

Стриж растолкал толпу, чужие люди шарахались в стороны, чужие лица искажало ненужное ему, чужое сочувствие. Двое мужчин в камуфляже отойдя от тела, жадно смотрели, как консул опустился на колени в грязь.

– Ваше превосходительство…

Джулия Симониан лежала на холодной земле. “Она, наверное, замерзла.” Тонкий желтый плащ, испятнанный багровым, раскинулся смятым крылом, каштановые волосы намокли, Стриж попытался убрать их из стылой, подкрашенной розовым лужи, но никак не мог поймать шелковые ускользающие пряди. В прижатое к земле мертвое лицо он так и не посмотрел.

– Разум Милосердный, за что?

Телохранитель – Стриж забыл его имя – подошел и деликатно остановился немного поодаль.

– Мастер консул, мы взяли их, наши ребята взбесились, хотят кончить дело самосудом…

Консул даже не обернулся:

– Обратитесь к Ральфу.

Рядом с мертвой Белочкой, в прозрачной снеговой воде лежала оброненная, слишком легкая для зимы, серебряной кожи туфелька.

Стриж поднял ее. Незнакомая пожилая женщина неодобрительно покачала головой:

– Ваше превосходительство, вы уж лучше дождитесь санитаров, у вас и так все руки в крови.

Добросовестный охранник не уходил, загораживая собою консула. Пахло несуществующей полынью, стрекотали несуществующие цикады, Стриж с трудом поднял голову:

– Вы осматривали тело, сержант…

– Это чудо какое-то. У нее не было оружия.

– Что-нибудь еще нашли?

– Только дохлую бабочку…

* * *

Тело Джулии Симониан сожгли на погребальном костре, церемония, организованная Мишей Бейтсом, была роскошна и торжественна, но это ничуть не утешило Стрижа. В судебный процесс над Эшли Эндином и его сообщниками консул не вмешивался, в зале суда не появлялся и даже, кажется, совершенно не интересовался приговором. Кое-кого из верхов Консулярии шокировало такое каменное равнодушие.

Уже осужденный, обреченный, всеми отринутый Эшли на последний вопрос о мотивах заявил не без достоинства, впрочем, маскирующего отчаянный страх:

– Ненавижу псиоников!

* * *

Из мемуаров Хэри Майера. “Первые годы Консулярии”

…Я с полной ответственностью утверждаю, что Дезет, при всей его одиозной биографии и де-факто жестокости, в годы нашего знакомства и в частной, и в общественной жизни был справедлив. Симониан, кроме некоторых эпизодических исключений, в своем качестве псионика-сострадалиста, оставалась милосердна. Сочетание этих, по чести сказать, противоположных качеств производило на современников неизгладимое впечатление…

7008 год, Консулярия, Арбел, Резиденция.

Спустя некоторое время в Арбеле, который еще хранил черты патриархального деревенского поселка, но уже стремительно превращался в столицу Консулярии, состоялось еще несколько встреч.

* * *

…Президент Барт был сумрачен, корректен и настойчив. Рядом с ним маячила неопределенного вида личность – правильное, доброжелательное лицо, коротко стриженные волосы, вежливые манеры, и толстый, как поросенок, мобильный сайбер на цепочке.

– Юлиус Вэнс, – представился спутник президента.

Стриж протянул руку для приветствия. Барт принял ее и сел, напряженно выпрямившись в кресле, в петлице костюма черным мотыльком устроилась траурная лента. Глава Каленусии нервно сцепил белые, чистые пальцы широких стариковских ладоней.