и стала зеркалом. Арлстау посмотрел в него и закричал: «Нет, нет, нет!», но было уже поздно – из дома он вышел ребёнком.

Не всякого гостя принимают без умысла.

Затем была извилистой дорога, и художник, лишь ошибался, ошибался, ошибался, ошибался, ошибался…

Ноги нашли какой-то приют, и он в нём спрятался, и не хотел выходить никогда! Нашёл покой, гармонией своей лечил себя, и смелость всю вернул, и доблести украл из глаз прохожих. Оглядывался назад, а ошибки кусают глаза, хотят унизить, к душе пытаются тянуться, но всем им отказал.

Мнимый покой, безнадёжный приют, ошибиться позволили ноги. Уже в который раз. «Не смотри назад. Ты – человек будущего, а не прошлого.», – слышал он голос Анастасии и не на долго успокаивался.

Излечение, как самовнушение.

Наступили сонные холода, и ноги, обойдя стороною леса, пришли к бывшему морю. Лёд заменил в нём воду, потому и бывшее. Лёд – идеально скользкий, позавидует, даже змея. Ни снежинки на нём, ни пылинки.

Арлстау прыгнул в его прозрачность и провалился с головой – не повезло. На берег плыть не позволяла гордость. Лёд хрустел под ладонями, «но ладони присутствуют, значит, сам и выберусь.», – отвечал он берегу, хотя берег молчал, ничего не сказал ни до, ни после.

С ума сойти легко – поверь безумцу, и ты уже сумасшедший. Даже, если уверен, что будешь что-то помнить всегда – неизвестно, как часто будешь вспоминать со временем. Сумасшествие проявлялось в разных формах, но чаще в образах незабываемых воспоминаний.

Отогнал все безумные мысли, и вспомнилась в который раз Анастасия. Её объятия, поцелуи, жесты, слова, забота, переживания, советы, предостережения, тепло и любовь. Согрелся в холодной воде её бурей эмоций и выбрался на лёд, пусть и с таким видом, словно и сам бы смог!

Мир чуть наклонился от его чувственных эмоций, но художник устоял. Затем мир рассмеялся и наклонился так, что ни устоять, ни зацепиться за лёд невозможно, и художник покатился вниз, лёжа на спине, как на санках.

Снова ощущения, как в детстве, и счастливая улыбка на всё лицо. Не боялся разбиться, боялся остановиться.

Угол наклона увеличивался вместе со скоростью скольжения. Скорость была настолько велика, что обошла само время. Взбесились секунды, растерялись минуты и смирились на время года.

Стрелка часов поймала за рукав и только рукавом довольствовалась, но, всё же, полёт художника сдержала, заставила катиться кувырком. Не могла остановить навсегда, ведь впереди долгожданное падение.

–Почему долгожданное?

–Потому что после него всё только начинается!

Глухой удар, и над глазами листопады, листья умыты каплями росы. Спускались на лицо равномерно, ведь ветер не нашёл дорогу в здешние места, а художник был не в силах подняться – падение болезненно, сломило его прыть.

Очнулся, когда был похоронен на метр в листву, огляделся и пошёл, куда глаза глядят по голому лесу.

Шёл по пояс в листве и звал Данучи, не надеясь, что он когда-нибудь откликнется. Желал обойти лес, но вновь в него вернулся, когда тот уже почти растаял, потеряв листву. «Сколько я сплю?», спросил он у себя, но ответил себе лишь вопросами, – «Месяц? Два? Или я, всего лишь, умер? Что-то слишком долгий сон!» …

Увидел Анастасию и побежал за ней так быстро, как мог, но её ноги быстрее!

Арлстау был недоволен ею, что бежит от него без оглядки, а та корила его, что он думает лишь о себе! Казалось бы, быт, но для них он не свойственен – её претензия не соответствовала действительности.

Побег помог «избежать конфликта». Художник остановился и лишь слышал где-то впереди её напутствие: «Твори!» …

«Я оборотнем стал и веселился, вкушал плоды других земных существ. Я много, много, много, много злился! Не страшен ни кулак, ни меч, ни крест!».

Арлстау настолько запутался и покалечился, что начал превращаться в оборотня, но, разозлившись, наконец, решился сотворить хоть что-то.

Он был объят туманом, покалечен и изувечен, а клыки вонзались в собственные губы, когда решился попробовать нарисовать душу в своём сне. Извлёк мысли, закрыл рот инстинктам и чувствами нарисовал всё, что себе желает – рисовал мечтами и мыслями, без кистей и полотен. Несмотря на то, что зверем стал, человек имеет право возродиться…

Открыл глаза и видит над собою небо, и ветер щекочет щёки и глаза, и запахи те самые, что и должны быть у берега океана.

Исчезли клыки, зловоние и сухость.

«Неужели, я проснулся?», – обрадовался он. Рук вновь не было на месте, но он был этому лишь рад, – «Действительно, проснулся.».

Поднялся на ноги и огляделся. Очнулся на том же месте, а рядом никого. «Фух», – выдохнул художник, обрадовавшись, что проспал не так долго. Взгляд бросил на костёр – Анастасия перед ним. «Ну, Слава Богу!», – про себя сказал художник. – «Возьму полотно и пойду к ней – вместе сотворим седьмой фрагмент Данучи!».

Огляделся – полотна рядом нет. Глядел под камни и под волны, но нет нигде души Данучи. Она куда-то исчезла.

Это насторожило, но не настолько, чтобы запаниковать. Хотел направить своё тело до любимой, но сзади шум шагов.

Оглянулся – Данучи.

Не впервые видел его, но застать в своём мире – неожиданно! Арлстау сделал шаг назад.

Гость открытым взглядом смотрел в глаза, не пытался его затуманивать, не смеялся над тем, что Арлстау от него попятился.

«Чего он хочет? Зачем он здесь? Почему не желает, чтоб я ушёл к Анастасии? Или сон не закончился?» – посыпались в голове вопросы, но вслух не были произнесены.

–Я не понимаю тебя, – нарушил тишину Данучи. – Почему ни с кем из тех, кто тебя окружал, ты не желал затеять войны?

Арлстау задумался на три секунды и ответил:

–Потому что я не ты, не создан для сражений! Все художники не похожи друг на друга, каждый рисует своё – оно у нас разное…

–Но ты решил развязать войну со мной, то есть, с собой! – продолжал не понимать Данучи.

–Нет у меня врагов, кроме самого себя! Сам отнял у себя жизнь, сам её и верну! Дрожь при виде первых, и я стал вторым. Ты был первый, теперь мы оба будем впереди, и весь мир вместе с нами – не хочу, чтоб он дышал нам в спину…

–Так и будет! – искренне ответил Данучи. – Но надо было нам обоим жить своей жизнью так долго, сколько осилили, а потом уже думать о чужих. Мы поспешили за всем и сразу!

Правда жестока. Её лицо бывает не красивым, но вовремя умеет улыбнуться, если ей