он пожелал творить двумя кистями двух художников – два сильнее, чем один!

–Не мог дорисовать душу Данучи, потому что не дорисовал душу луны? – внезапно осенило её.

–Ты то её дорисовала, – странно улыбнулся мальчик. – Теперь, и у души Данучи есть шанс на окончание и продолжение…

–Она потеряна.

–Мы это всё! – высокопарно он воскликнул ей, и глаза его засияли новым пламенем. – Мы всё, что у вас есть! Я Жизнь, он Смерть, и больше ничего у вас нет, кроме нас!

Затем роковая пауза, и мальчишка воскликнул, чуть ли не полыхая от счастья:

–Твой художник ещё минуту назад нашёл душу Данучи…

Одна фраза, и она бросилась прочь, крича на весь остров имя Арлстау. Все её мысли ненавидели этого мальчика и не желали прощать никогда! Они считали, что тот намеренно задержал её своим чарующим диалогом, чтоб она не успела остановить художника, и мысли были правы…

Художник был в ста шагах от неё и не слышал, о чём она молвила с Жизнью.

Он чувствовал, как нежно плывёт к нему полотно, словно чует своего хозяина и желает скорее с ним встретиться. Оно шептало ему, и этот тихий шёпот открывал все двери в его душу.

Размышлял о людях, что теперь все до единого ждали, когда он поставит точку! Он слышал их мысли – они просят, чтоб быстрее наступил конец!

Не желал он никому зла – ни врагам, ни друзьям, ни обиженным, ни тем, кого ненавидел, ни тем, кого любил!

–Неужели, это так сложно понять?

–Говорят, сложно…

Даже сейчас, сидя на краю, ему бы не понадобился ни советник, ни психиатр. Он чувствовал этот край, он видел его, он гладил его чуть ли не с любовью. Нравилось ему сидеть на краю! Как это кто-то может объяснить?!

У всех своя реальность – если ты живёшь в простоте, это не значит, что твоя реальность истинна!

Но, как же быть, раз не нужны советы? Ведь помнил он последнюю строку из дневника, которая лишала его веры, не предлагая ничего, чем её можно заменить…

Не покидало чувство, что ещё что-то не сделал, не узнал, не открыл всех очертаний жизни, ведь их так много…

Совершив идеальный прыжок, мало шансов когда-нибудь его повторить, но Арлстау это не пугало. Он ещё не сдался. Он так жаждал дойти до конца и доказать, что путь был не напрасен.

Раскопать истину сломленным или живым и полноценным? Мучительный для всех вопрос, но не всем он принесёт мучения. Скоро придётся выбрать и, желательно, второе…

Души, что он рисует, теперь видятся под другими углами – как иллюзии, как туманы, как больное воображение, как психическое расстройство. Мечтания выглядят неумелыми, необдуманными. Хотя, зачем их обдумывать? Это ведь мечтания…

Что-то не так, и это что-то нужно исправить. Ни рук у него нет, ни души нарисовать не способен – лишь начать, всего лишь, начать! Это слишком мало для него! Душа Данучи – единственное, что он способен нарисовать сейчас! «Да, желал разделить дар, но не таким образом! Приходится платить за свою прихоть, за прихоти – высокая цена…».

Все дороги вели к душе Данучи. На многих из этих дорог можно споткнуться, испачкаться и, даже утонуть, терзаясь собственной недосказанностью. Романтично, но не подходит здравомыслию.

«Три недели и три дня моя душа принадлежала Данучи! Сколько же сейчас он отнимет у меня? Месяц? Год? Десятилетие?» …

Полотно подплыло к нему и ударилось о его ноги. Арлстау вздрогнул, но, немедля, пусть и с трудом, но вытащил полотно на берег.

Оно манило своей незавершённостью. Мысли менялись в голове с поразительной тенденцией, и он уже готов был помериться силами с Данучи, не потеряв сознание ни на месяц, ни на день, ни на секунду!

Есть цели в жизни определённые, есть неопределённые – с одними движешься осознанно, с другими, как во сне…

Уже сжал в зубах животворную кисть, уже глядит в полотно, как безумец!

Глупо было надеяться, что за убийство Луны, Данучи не жаждет мести и способен пощадить Арлстау, и позволить тому ничего не потерять!

Было много причин отказаться от дара, ещё больше причин не отдавать никому, и все причины заставляли творить!

Считал, что ему дозволено ошибаться, что можно всё исправить, что что-то способен предугадать. Считал, что имеет право на вторую историю. «Раз история задела моё сердце, то почему бы её однажды не продолжить?!», – это его слова, а не чьи-то..

«Анастасия! Эх, Анастасия, что же будешь делать ты, если я проиграю свою душу Данучи?! Что же сделает он с моей душой, если меня ждёт поражение?! Наверное, и неважно, если проиграю и не вернусь к тебе. Но ради тебя я не сдамся…» …

Наконец, Арлстау заметил, что стало подозрительно тихо, и уже давно, а ничего не меняется вокруг. «Как так? Неужели, мысли подвели?».

Раскрыл глаза и с сожалением узрел, что он уже во сне.

Ни капли боли, но лучше бы котёл, раз проиграл без боя! Он зарычал, как дикий зверь, и выбежал на волю…

Анастасия лежала на его теле, рыдала и пыталась докричаться, но сон его другой – не стать ему явью от крика.

Услышала сквозь стаи мыслей, как её художник бросил вызов Данучи, как он объявил тому войну. Так долго бежал от войны, и сам её начал с самим же собой! И не важно, что арена ему – долгий сон, а не явь. Важно, что себя не обмануть!

Был мужчиной, а, значит, обманом, хоть все думали, что темнота это женщина высшего шарма, всеми чувствами высокопарна, только тьмою своею проста…

Не оправдал художник ожиданий. Тем интереснее Жизни, тем Смерти дольше ждать…

Глава 14

Ф

инал: У историй нет продолжения, у истории есть зеркала

!

У финала своё достояние, своя сила, свой вечный итог, пусть события были случайными, пусть слова произнёс он нечаянно, пусть иначе никак он не мог…

Ему снились дожди и туманы и мешали дорогой идти. Промокал он в них, промерзал, а потом уходил и искал своё уединение. Находил его, затем бежал от него, не оглядываясь, не спотыкаясь о пропасти. Волнистый путь – листал его, как книгу и умирал безнадёжно на нём, но шагал…

Нашёл во сне потёртый дом, захотелось немного погреться, но в том доме двери все настежь, царствуют здесь сквозняки. В дом вошёл и в нём вспомнил все детские сны, пожелал в них немного остаться. Долго не мог – слишком хороши.

Захлопнулась дверь