— Без телефонного звонка… Столь бестактно… В сей ранний час… — лепетал он, и его бескровное лицо скопца, не ведавшее прикосновения бритвы, источало болезнетворное свечение, каким светятся ночные медузы и обрывки океанских водорослей. Стрижайло вдруг ощутил странный ожог, словно медуза коснулась его холодными, обжигающими щупальцами. Это был «поцелуй смерти», сигнал, прилетевший из бездонных глубин, где обитает Демон Погибели, вестником которого был Веролей. И мелкие демоны, поселившиеся в душе Стрижайло, разом проснулись, раздули шерстяные бока, растворили черные немигающие глаза. — Мне велено вас пригласить… Машина внизу…

Стрижайло и не пытался возражать. Был парализован вестью из черной сердцевины земли, которой принадлежала его душа. Послушно стал собираться.

У подъезда стоял «мерседес», похожий на черную раковину, отражавшую переливы неба, разноцветные фасады, проблески проезжавших машин. В душистом полутемном салоне его ждал Потрошков. Он был в модной, молодежного покроя куртке, его грудь закрывало пышное шелковое жабо, в котором тонул подбородок, — загадочное чувствилище, с помощью которого Потрошков управлял мирозданием.

— Вы сказали, что после выборов я буду свободен, — подавлено произнес Стрижайло.

— Работа сделает вас свободным, — усмехнулся Потрошков.

— Вы сказали, что после выборов я смогу уехать.

— Я в вас нуждаюсь. Кроме вас мне не на кого опереться.

— Я очень устал, — отрешенно сказал Стрижайло, действительно испытывая опустошенность.

— А разве я выгляжу отдохнувшим? Разве те, кто посвятил себя Государству Российскому, могут сейчас отдыхать?

— Я уеду, — безнадежно сказал Стрижайло.

— Я вас не держу. Просто приглашаю на прогулку. Хочу вам кое-что показать.

— Я утомлен впечатлениями.

— Там, куда мы едем, находится близкое вам существо.

— У меня нет близких существ. К счастью, я абсолютно одинок.

— Это не так. Обещаю встречу с очень дорогим для вас существом… Поезжай, — приказал Потрошков водителю, — В супермаркет…

Они промчались через город, где все еще висели агитационные плакаты и лозунги. Кое-где на фасадах виднелись беглые, начертанные спреями надписи: «Единая Россия» — иуды». «КПРФ — козлы». «Жирик — жид». ««Яблоко» — жопошники». «СПС — пидеры». С рекламных щитов смотрели жизнеутверждающие физиономии партийных лидеров, большинство их которых истлевало в мусорном баке истории. Пересекли Кольцевую дорогу, и за обочиной запузырились фантастические сооружения, напоминавшие огромные легкие, возбужденные гениталии, наполненные воздухом кишки, пульсирующее сердце. Это были знаменитые магазины Потрошкова, громадные супермаркеты, где Стрижайло пережил озарение, и ему открылся проект, непосильный для обыденного разумения, — плод гениального прозрения, ниспосланного божеством. Теперь проект был реализован, и архитектура дирижаблей, «летающих тарелок» и надувных «даблоидов» вызывала в нем угнетающие воспоминания, чувство разочарования и вины.

— По-моему, вы здесь были однажды. Не волнуйтесь, я не предлагаю вам дешевую распродажу устаревших унитазов, вышедших из моды автомобилей или гробов с кондиционером и трехразовым питанием, — сказал Потрошков, когда «мерседес» остановился перед порталом, напоминавшим растворенное женское лоно. Над ним вздувался голубой живот беременной великанши. Выше круглились набрякшие соком груди. И повсюду, — на плавных вздутиях, складках, телесных углублениях виднелись таинственные знаки, загадочные иероглифы, фантастические руны, в которых скрывался сакральный смысл. — Супермаркет — лишь видимость нашей деятельности, маскирующая сущность, которая находится на нижних горизонтах строения, — сверхсекретная биологическая лаборатория ФСБ, куда имею честь вас пригласить.

Стрижайло испытал болезненное возбуждение. Словно попал в тревожащее поле, в котором затрепетали его живые молекулы, напряглись и удлинились клетки, и все биологические процессы стали происходить интенсивнее и иначе, подвергаясь принудительному воздействию поля.

Они вошли в супермаркет, в просторный объем, наполненный шелестом кондиционеров, душистыми и теплыми ветерками, мягким рассеянным светом, где все казалось искусственным, лабораторным, синтезированным. Двигались эскалаторы, тихими звонами привлекали внимание рекламные объявления, трепетали разноцветные табло, оповещавшие о новых марках автомобилей, скутеров, снегоходов. Стрижайло устремился, было, на эскалатор в ту часть торгового центра, где еще недавно его взор пленяли сиреневые и золотистые «бентли», находился античный амфитеатр, где концентрическими полукружьями, словно сенаторы в Совете Федерации, размещались унитазы всех форм и расцветок, а погребальный отдел изумлял обилием гробов, столь комфортных, с такими системами жизнеобеспечения, что верилось в существование загробной жизни с ее проблемами комфортного жилья. Однако Потрошков направил его в противоположную сторону, к отдаленной стене, сплошь испещренной письменами, как загадочный манускрипт. У стены стояла охрана, — дюжие молодцы с разбухшими от пистолетов подмышками, спиральками проводов на толстых загривках, торчащими из кулаков усатыми рациями. При их приближении стена бесшумно раздвинулась, и они оказались в холле с лифтами, один из которых раскрылся, пустил в свою зеркальную кабину.

— Вам часто приходится слышать, что нынешняя власть не видит перспективы развития, отказалась от планов, не имеет стратегии. Погружена в сиюминутные нужды и бессмысленные перманентные «реформы», напоминающие «перманентную революцию» Троцкого, — произнес Потрошков, нажимая светящуюся кнопку, после чего лифт стал стремительно и невесомо падать, рождая головокружение, как при падении с небоскреба. — Еще говорят, что у нынешней России нет «национальной идеи», что мы не строим космические корабли, океанские авианосцы, города в Заполярье. Сейчас вы увидите, в чем состоит стратегическое развитие России и ее «национальная идея». Добро пожаловать в русское будущее, — пока он произносил эту тираду, лифт, казалось, достиг центра земли и остановился с торможением, при котором кровь отхлынула от мозга и возникло легкое помрачение, уже не оставлявшее Стрижайло. — Добро пожаловать в секретную лабораторию ФСБ.

Они очутились в длинном, уходящем вдаль коридоре, столь протяженным, что его завершение выглядело, как тонкая светящаяся щель. Источники света отсутствовали, отовсюду исходило ровное мертвенно-алюминиевое свечение, будто светились стены, пол, потолок, и это усиливало головокружение. Вдоль коридора с обеих сторон возникал ряд дверей, без ручек, с набором кодов, идентификаторами личности, сверяющими сетчатку глаза, тембр голоса, отпечатки пальцев. Пахло озоном, как в больницах, где установлены ультрафиолетовые генераторы. Но иногда сквозь свежесть альпийских лугов прорывался запах мочи, парной плоти, терпкой спермы, и эти запахи пугали Стрижайло.

Внезапно одна из дверей распахнулась. Из нее вышел человек в белом халате и медицинской шапочке. Стрижайло с изумлением узнал художника Тишкова, чьи картины висели у него дома.

Но вместо кисти у художника в руках был пинцет, в котором пламенел лепесток влажной плоти, а вместо художественной блузы грудь его закрывал клеенчатый фартук с брызгами крови.