– Конечно, навсегда, дорогая. А сейчас я пойду к Пепе, мы с ним разучиваем новую песню.

Менике успел ретироваться из каюты, прежде чем заявление Лусии приобрело явственные очертания персональной угрозы для него. Ведь могла же она, чего доброго, и ведром запустить в него, тем самым, что все еще стояло у изголовья ее постели на случай очередного приступа морской болезни.

* * *

Пароход «Монте-Паскоаль» медленно плыл вдоль берегов Бразилии. Настроение пассажирам поднимала отличная погода, установившаяся в последние дни. Члены труппы Хозе тоже выползли на палубу, нежась в тепле и на солнышке, подобно тем акулам, которых они так боялись. Сейчас все их силы были брошены на подготовку к предстоящему прибытию в Аргентину. Даже Лусия, прекратившая любые занятия из-за постоянных приступов морской болезни, объявила, что будет репетировать вместе с ними.

– Менике, – обратилась она ночью накануне их прибытия в Буэнос-Айрес.

– Да, дорогая.

– Как ты думаешь, нас ждет успех в Аргентине?

– Уверен, что тебя, Лусия, там ждет успех.

Она обвила своей маленькой ручкой его руку.

– Я смогу превзойти Аргентиниту?

– Не могу ничего утверждать наверняка. Ведь она же выступает у себя на родине.

– А я ее перетанцую! – воскликнула Лусия с вызовом в голосе. – Buenas noches, дорогой. – Она поцеловала его в щеку и перевернулась на другой бок.

* * *

На следующее утро пароход на всех парах устремился к пристани Буэнос-Айреса. Все артисты высыпали на палубу. По такому случаю члены труппы нарядились в самые лучшие свои одежки, обильно смазав волосы маслом.

– Даже если нас никто не придет встречать, мы должны вести себя так, будто нас тут ждут, – прошептала Лусия на ухо Менике, наблюдая за тем, как спускают трап. Она поднялась на цыпочки и, перегнувшись через перила, стала вглядываться в толпы народа, собравшегося на пристани.

– Они же точно такие, как мы! И говорят на нашем языке! – счастливо воскликнула она.

– Лусия! Ла Кандела! – прокричал кто-то снизу.

– Ты слышишь? – радостно воскликнула Лусия, повернувшись к Менике. – Кто-то уже назвал мое имя. – Лусия повернулась в ту сторону и стала энергично махать рукой. – Я здесь! – крикнула она во всю мощь своих легких, но голос ее тут же утонул в криках чаек, устроивших самое настоящее хоровое представление.

Члены труппы Альбейсин медленно спустились по трапу, волоча за собой свои картонные чемоданы, украшенные букетами сухих трав, привязанных к ручкам в качестве оберегов и защищающих от всяческих напастей в пути.

– Hola, Buenos Aires! – ликующе выкрикнула Лусия, едва ступив на землю Аргентины. – Я не умерла! – Она бросилась обнимать своих товарищей. И тут же их ослепили вспышки десятков кинокамер, а навстречу к ним поспешил высокий мужчина в шелковом костюме.

– Где здесь Лусия Альбейсин? – спросил он зычным голосом.

– Я здесь, – откликнулась Лусия, проталкиваясь сквозь толпу.

– Так это вы? – Мужчина оглядел крохотную женщину, едва достающую ему до плеча.

– Si, а вы кто?

– Меня зовут Сантьяго Родригес. Я тот самый импресарио, который пригласил вас, сеньорита, к нам в Аргентину.

– Bueno, платите, и мы с удовольствием спляшем для вас в Буэнос-Айресе!

В толпе раздался взрыв смеха.

– Ну, и как вам у нас, на аргентинской земле?

– Замечательно! Мои родители, мой брат, кажется, даже мой саквояж – все переболели морской болезнью, пока плыли к вам через океан! – улыбнулась Лусия и добавила: – Но все же мы выжили. И вот мы здесь!

Снова засверкали вспышки фотоаппаратов, а сеньор Родригес сердечно обнял хрупкую фигурку Лусии, что вызвало новый взрыв восторженных криков в толпе собравшихся зевак.

– Итак, – пробормотал про себя Менике, – новое цирковое представление начинается…

Сакромонте, Гранада, Испания

Февраль 2008 года

Евразийский бурый медведь

(Ursus arctos arctos)

– А сейчас я хочу спать, – внезапно объявила Ангелина, вернув меня в день сегодняшний. – Больше никаких разговоров, пока я чуток не передохну.

Я взглянула на Ангелину и увидела, что она уже закрыла глаза. Устала. Что и понятно. Ведь она рассказывала добрых часа полтора.

Больше всего мне сейчас захотелось опрометью броситься к себе в гостиницу, схватить там первый попавший под руку листок чистой бумаги и ручку и записать все, что я только что услышала из уст Ангелины. Главное – ничего не забыть. У большинства детей все обстоит иначе. Им повезло, что их прошлое прочно и неразрывно связано с их настоящим и будущим: ведь они росли и взрослели в той среде, которую видели вокруг себя с самого раннего детства, где все понятно и привычно. У меня же все сложилось по-другому. Мне пришлось пройти, как говорится, ускоренный курс изучения своей родословной. Да и сама родословная, как и среда обитания, разительно отличаются от той жизни, которой я жила все годы после того, как отец увез меня отсюда к себе в Атлантис. Ничего общего! И вот теперь мне предстоит склеить двух совершенно разных Тигги в единое целое, на что понадобится время. Вполне возможно, много времени. Но первым делом я должна сама начать привыкать к этой новой настоящей Тигги, которую сама для себя недавно открыла.

– Пора обедать. – Пепе поднялся со стула и направился к входу в пещеру.

– Вам помочь? – спросила я, переступая порог и оказываясь в старомодной кухне.

– Si, Эризо. Тарелки вон там. – Он показал на резной деревянный буфет, похоже, что его много лет тому назад смастерил своими руками сын Марии Карлос.

Я достала тарелки и поставила их на стол, а Пепе в это время стал вынимать еду из старенького холодильника, который отчаянно дребезжал и шумел.

– Можно, я пока пройдусь по дому? Хочу посмотреть, где я появилась на свет.

– Si, ступай туда. – Пепе махнул вглубь пещеры. – Ангелина сейчас спит. Выключатель слева.

Я миновала кухню и отдернула в сторону ветхую занавеску. И сразу же очутилась в кромешной тьме. Нащупала рукой выключатель и нажала на него. Комнату осветила одна тусклая лампочка без абажура. Я увидела проржавелую железную кровать, покрытую пестрым вязаным одеялом. Глянула вверх и увидела овальный потолок, выкрашенный в белый цвет, и невольно издала вздох удивления. Как такое могло быть? Ведь я же была тогда еще грудным младенцем, но вот, поди ж ты! До сих пор живо помню, как чьи-то сильные крепкие руки поднимают меня под самый потолок.