моих утешениях. Я заметила, вы успели обзавестись подругой. Милая низкорослая южаночка… она так прелестно улыбается, когда думает, что сказала нечто забавное. И почти не пахнет своими любимыми лошадьми.

Итан шумно откашлялся, пытаясь прервать насмешки, но леди Аланис вновь не удостоила его внимания.

— Кстати, о забавном. Что вас тогда так рассмешило? Уж не колпак ли нашего шута? У вас, бесспорно, тонкое чувство юмора.

Один из лордов снова хохотнул. Мира сказала:

— Леди Аланис, позвольте задать вопрос. Ваш ответ доставит мне много радости.

— О, я всегда к вашим услугам, дорогая!

— Не скажете ли, где вы взяли кофе?

Леди Аланис опешила. Заморгала, растерянно глядя на чашечку в своей руке.

— Вы говорите с герцогиней, а не горничной! — грубовато заявил кто-то из свиты, и Мира с большим удовольствием проигнорировала его.

— Вон туда, — махнула рукой Аланис. Ей почти удалось скрыть злость. — Возможно, кофе избавит вас от хмеля.

— О, вы так добры, дорогая! Идемте же, Итан.

Обходя Аланис, Мира тронула ее плечо кончиками пальцев. Герцогиня проводила северянку яростным взглядом.

Кофе оказался ароматней и слаще чем тот, какой варили на Севере. Мира держала чашечку у губ, пахучий дымок поднимался вдоль лица. Она блаженствовала. Неловко устроившись около нее на краю диванчика, Итан говорил:

— Л… леди Аланис слишком много себе позволяет. Она ведет себя так, будто корона императрицы уже на ее голове.

— А это действительно решенное дело?

— Н… надеюсь, что нет, миледи. Если леди Аланис сделается владычицей, основным долгом придворных будет глядеть на нее с восхищением и извергать фонтаны лести по первому щелчку ее агатовских пальцев. Улаживать государственные дела мы б… будем в оставшееся время — например, пока владычица спит.

— Почему император не отделается от нее? В конце концов, Агата — не Янмэй, это лишь четвертый род. И Альмерам служит огромное войско — насколько я знаю, это нарушение брачных традиций Династии.

— Все верно, миледи. Но герцог Альмера — первый советник и сильный союзник императора. А владыке сейчас до крайности нужны союзники.

— Почему же?

— Император намечает большие реформы, вся жизнь империи должна перемениться. Вы ведь слышали о всеобщем налоге с доходов, о рельсовых стройках?

Мира кивнула.

— П… перемены никому не по душе, миледи, даже если это перемены к лучшему. А герцог Альмера, со всем своим богатством и войском, поддерживает реформы. И он — один из немногих. Император не может позволить себе разрыв с ним.

— Никто не любит перемен… — задумчиво повторила Мира. — А кому из придворных перемены особенно не по нраву?

Взгляд Итана стал внимательным и тревожным.

— М… миледи, вы так и не отказались от прежних мыслей? Все еще считаете, что кто-то собирается убить владыку Адриана?

— Скажу так… — Мира лизнула ароматную жидкость, посмаковала на языке. — Кое в чем вы были правы, а я ошибалась. Владыка Адриан — хороший…

«хороший человек» — вышло бы наивно и глупо, хотя именно эти слова просились на уста.

— …хороший правитель. Внимательный, умный, справедливый. Едва ли кто-то сравнится с ним.

— Вот видите, м… миледи!

— Он — хороший правитель. Поэтому будет тем более жалко, если его убьют.

Итан не успел ответить. В чайную вбежала Бекка Южанка и всплеснула руками, увидав подругу:

— Так вот ты где! Глория, идем скорее в музыкальный салон — начинается чудесное представление. Сударь, приглашаю и вас! Это просто нельзя пропустить!

— Я теряюсь в догадках…

— Идем же! — Бекка подхватила ее под руку и увлекла за собой. — Валери Грейсенд будет петь!

— Она хорошо поет? — Мира попыталась вспомнить голос Валери. Кажется, он звучал неплохо: глубокий, грудной.

— Ооо! — только и ответила Бекка.

Салон был полон людей. Окруженный группой придворных, восседал в кресле владыка Адриан. Мира поклонилась ему, он ответил легкой улыбкой, и девушке отчего-то стало теплее. Здесь находилась и леди Аланис со своею угодливой свитой. К счастью, она была занята перешептыванием с Северной Принцессой. Граф Виттор Шейланд молча стоял позади жены и ласкал ее взглядом.

Валери Грейсенд занимала табурет перед клавесином. Она окончила фразу, прерванную появлением Миры:

— …сочинила сама, прислушавшись к голосу вдохновения, посланного богами. Я посвящаю ее лучшему, сильнейшему, благороднейшему мужчине на свете. Да будет путь его озарен светом Звезды и Солнца!

Она пробежала пальцами по клавишам, клавесин исторг дрожащий меланхоличный звук. Голоса утихли. Валери проиграла вступление и, томно откинув голову, запела:

— Там, где встречается берег с бурной морской волной,

Я проводила юность наедине с мечтой.

Глядя, как бьются стихии в свете закатного дня,

Молила святую Софию благословить меня.

Нет ничего сильнее

Искренней детской мольбы —

Вмиг воплотилась в виденье

Книга моей судьбы…

Валери Грейсенд вкладывала в песню душу, пожалуй, с тем же напористым усилием, с каким кузнец лупит молотом раскаленное железо. На каждое второе слово падало истовое придыхание. Ударные рифмы были полны не то мучения, не то страсти. Мира начинала понимать, отчего пение Валери пользуется таким успехом.

…Бережно сохраняю писанную судьбой

Книгу о нашей встрече и о любви святой.

Тихим пером незримым, легкой изящной рукой

Вписано: «Будешь любимой, преданной станешь женой»…

Слова «судьба», «любовь», «жена» доводили певицу до подлинного экстаза. Ее глаза закатывались, грудь бурно вздымалась.

— Для нее брачная ночь уже наступила, — прокомментировала леди Аланис, и Мира не сдержала улыбку.

— Я буду ждать, сколько надо! И мне не нужен другой! — надсадно стонала Валери, выжимая из клавесина все соки.

Песня была полна остроумных рифм, вроде «одной» — «с тобой», искусных метафор: «ты — мой лучик во тьме», метких сравнений: «расцветает, как цветок», тонких намеков: «я воспарю, словно птица, лишь бы парить с тобой». Кроме того, Валери обожала слог «ой» — им заканчивалась половина строк. Слушатели веселились от души. Северная Принцесса едва сдерживала смех, граф Шейланд улыбался во все тридцать два, Бекка зажимала губы ладонью, чтобы не прыснуть от хохота. Мира теребила локоть подруги на самых забавных моментах, даже губы смурного Итана играли улыбкой. Валери не замечала ничего вокруг себя — видимо, она с головой (и со вздымающейся грудью) унеслась в мир мечтаний.

— Знаю: меня ты узреешь с