– Клянусь Святой Марией, вы говорите правду! Монастыри владеют невообразимыми богатствами – так мне говорят, – их хватит и на пополнение казны, и на все то, о чем вы говорите.

– Такие цели гораздо более достойны, чем продажа земель ради подкупа лордов.

– Может быть, и придется кое-кого умаслить, Анна, но вы правы. Часть денег нужно использовать на достойные цели.

Они увлеченно обсуждали эти цели в деталях и чувствовали себя как в старые добрые времена. Общие интересы создавали ощущение близости. Но самое главное – Генрих к ней прислушался. Ее влияние оставалось силой, с которой другим следовало считаться. Хотелось бы ей посмотреть на лицо Кромвеля, когда Генрих с энтузиазмом станет расписывать ему эти новые перспективы. Тогда он поймет, что она его обошла!

И на этом она не остановится. Как королева Эстер, она избавит королевство от продажных министров и в то же время покажет Генриху, что не потерпит неверности. Анна возвращала себе власть и влияние.

В Страстное воскресенье она велела своему подателю милостыни произнести проповедь в Королевской часовне на тему текста: «Кто из вас обвиняет меня в грехе?»

Анна сидела рядом с Генрихом, когда отец Скип поднялся на кафедру.

– Королю следует быть мудрым и не поддаваться уговорам злонамеренных советников, которые подталкивают его к неблаговидным поступкам, – начал он. – Советник короля должен хорошо подумать, какие советы он дает по поводу изменений в давно заведенных порядках. – Отец Скип сделал паузу и огненным взглядом обвел размещавшуюся внизу паству, не оставляя сомнения в том, кого он имеет в виду.

Анна покосилась на Генриха – тот сидел с задумчивым видом. Именно на это она и рассчитывала. Кромвель нахмурился.

– Посмотрите на пример царя Агасфера, которого коварный министр подтолкнул к избиению евреев, – продолжал Скип. – Министр этот был Аман, который пытался уничтожить Агасферову королеву Эстер. Но после того как Эстер раскрыла его гнусный замысел и спасла евреев от преследований, Амана повесили по закону и справедливости. Таким образом эта добрая женщина, которую царь Агасфер очень любил и которой верил, потому что знал ее как своего всегдашнего друга, вышла победительницей.

Генрих кивал с видом мудреца. Он прекрасно знал эту историю – даже заказал гобелены с изображениями сцен из нее.

Скип добрался до самой сути истории:

– Среди прочих своих злодеяний Аман убедил Агасфера в том, что уничтожение евреев принесет ему десять тысяч талантов, которые перейдут в царскую сокровищницу и послужат к личной выгоде царя. – (Анна почувствовала, как Генрих заерзал.) – Так и в наши дни мы имеем причины сетовать, что Корона, введенная в заблуждение дурными советниками, возжелала получить церковную собственность и получит ее. Мы можем только сожалеть об упадке университетов и молиться о том, чтобы необходимость в обучении не была упущена из виду.

Все взгляды обратились к Анне. Глаза Кромвеля были полны угрозы и – она была рада это видеть – страха. Теперь у него не могло остаться сомнений: она поставила себя в оппозицию его политике. Мечи вынуты из ножен.

Теперь настал черед Генриха съежиться. Скип строго посмотрел на паству:

– Однако порок кроется не только в обирании Церкви. Посмотрите на пример Соломона, который утратил подлинное благородство из-за чувственной и плотской невоздержанности, он брал себе слишком много жен и наложниц.

Дыхание Генриха участилось. Он стал похож на разъяренного быка, готового кинуться в бой. Только недавно придворный художник Ганс Гольбейн нарисовал его в образе царя Соломона, источника всей мудрости. Скип очень кстати завершил свою речь и призвал паству встать на колени для молитвы. Несмотря на закипевшую внутри ярость, Генриху пришлось послушаться.

После службы он схватил Анну за руку и затащил в одну из ниш за королевской скамьей.

– Это вы приказали? – зло спросил он. – Или он сам решился подстрекать к бунту и клеветать на меня, моих советников и весь мой парламент?

Не успела она ответить, как в нишу, забыв о своем положении, ввалился Кромвель. Анну он проигнорировал.

– Ваша милость, разумеется, не оставит это без ответа! – прошипел он.

Никогда еще Анна не видела господина секретаря таким возбужденным.

– Я намерен приказать совету, чтобы этому священнику сделали выговор и предупредили: пусть следит за своим языком, если хочет остаться на службе у королевы.

– Но ваша милость были согласны с ним, – вмешалась Анна. – Только позавчера вечером вы говорили, каким достойным деянием было бы направить богатства монастырей на образование и благотворительность. Это ведь не вы преследуете личные выгоды.

– Он представил все так, будто это я! – прорычал Генрих.

– Уверена, подобного не было у него и в мыслях, и вашей милости не стоит беспокоиться, потому что скоро мир узнает правду.

– Ваша милость, мне нужно поговорить с вами наедине, – настойчиво попросил Кромвель.

– Нужно? Господин секретарь, вы разговариваете с королем, – напомнила Анна.

– Я встречусь с вами позже, – сказал Генрих.

– Мы сейчас будем обедать, – сладким голосом произнесла Анна и вышла.

За столом Генрих не упоминал о намеках Скипа на его неверность, поскольку не мог отрицать правдивость этих слов, боясь спровоцировать очередную ссору. Однако настроение у короля весь остаток дня было кислое, и несчастный податель милостыни получил словесный выговор от совета. Анна не знала, о чем говорили между собой Генрих и Кромвель. Какая разница? Она готовилась снова взбаламутить общественное мнение.

На следующий день той Святой седмицы Хью Латимер, страстный сторонник реформ, который регулярно проповедовал перед королем, согласился вступить в борьбу на стороне Анны.

– Вспомните притчу об арендаторах, которые отказались платить ренту хозяину виноградника, – призывал он в своем поучении в Королевской капелле. – Когда арендаторов изгнали, виноградник перешел к более достойным людям, которые смогли найти ему лучшее применение.

Никто не усомнился бы в том, что проповедник намекал на закрытие монастырей.

Генрих никак не отреагировал. После службы он бросил на Анну испепеляющий взгляд и вышел, громко топая ногами, так что ей пришлось немедленно заручиться поддержкой архиепископа Кранмера, который согласился защищать ее в любых спорах с королем и написать его секретарю, выражая поддержку взглядов королевы.

Вскоре благодаря Кранмеру Анна с радостью обнаружила, что энтузиазм Генриха относительно ее планов – и в ее постели – заметно возрос. Но хотя они достигли взаимопонимания и давно уже не жили так дружно, это не отвратило Генриха от ухаживаний за Джейн Сеймур. В Великий четверг Анна видела их вместе играющими в кегли. Они улыбались друг другу с особой интимностью, свойственной любовникам, и ей хотелось плакать, а внутри все клокотало, когда она исполняла традиционную обязанность королевы: раздавала деньги нищим и омывала им ноги, которые были тщательно отмыты заблаговременно, в память о Тайной вечере. Неужели эта маленькая сучка всегда будет портить ей жизнь?