однако, смилостивились над госпожой фон Доберн, поскольку молнии ее обошли стороной. Но зато она попала под сильный дождь и вынуждена была укрыться от потопа под кленом.

– Промокла до нитки. Так ей и надо. Заслужила.

– Хватит, закройте окно, иначе здесь все намокнет! – командовал Юлиус.

– Боже мой, мое тесто! – спохватилась повариха. – Оно остыло и больше не поднимется. Все из-за этой ведьмы.

Юлиус сам закрыл окно и выглянул через дверь наружу, но ливень был таким сильным, что едва было видно обложенную камнем клумбу посреди двора. Дёрте причитала, что проклятый дождь собьет незабудки и анютины глазки, а теперь, наверное, зальет и недавно посаженные бархатцы. Но ее никто не слушал. Гумберт вернулся и отправил Эльзу наверх, чтобы отнести корзину с детской одеждой в постирочную.

– Сегодня утром фон Доберн втихаря убрала свою комнату и упаковала чемоданы, – сообщил Гумберт. – Но я все видел.

– Она даже не попрощалась с нами. – Повариха покачала головой.

– Я обойдусь и без этих прощаний, – отмахнулась Герти.

– Но это было бы прилично.

Запыхавшаяся Эльза вернулась на кухню. Она спешила с корзиной белья, чтобы ничего не пропустить.

– Дождь льет от души. И как гремит, – вздохнула она и села за стол с чашкой кофе.

– Действительно жутко, – пробормотал Юлиус.

Герти пожала плечами и взяла кусок белого хлеба, намазанного маслом.

– Гроза. – Она намазала клубничное варенье на масло. – Под деревом в такую погоду не особо уютно. Но когда она доберется до своего нового работодателя, уже будет сухой.

– Грюнлинг, – презрительно выплюнула повариха. – Что ему нужно от нее? Он любит только молодых цыплят с нежной грудкой и хрустящими бедрышками.

Гумберт закатил глаза и опустил нос в свою кружку с кофе. Герти весело рассмеялась. Эльза прикрыла рот рукой, Юлиус усмехнулся и счел шутку очень удачной.

– Но в фон Доберн этот адвокат точно ничего интересного не найдет, – констатировал он не без зависти.

Герти перестала жевать и прищурилась, глядя на окружающих свысока.

– Для мужчин старше пятидесяти по-любому все кончено, – объяснила она, делая глоток кофе с молоком. – Максимум, что у них будет, – это прямая спина, и больше ни в одном месте… А поскольку им не хочется опозориться перед молодыми девушками, они ищут даму с понятиями того же возраста, с твердыми принципами и благочестивой прической на затылке. Такой «плод веры».

Раздался смех. Брунненмайер рассмеялась над «плодом веры». Однако сразу же после этого сверкнула еще одна молния, и на несколько секунд парк и аллея осветились призрачным голубым светом. Последовавший за этим раскат грома был настолько сильным, что белый хлеб выпал из рук Эльзы. Гумберт побледнел. Он соскочил со своего места и, дрожа, опустился на пол.

– Огонь… прямое попадание… к оружию… атака.

– Гумберт! Война давно закончилась!

Фанни Брунненмайер опустилась рядом с ним на колени и пыталась его успокоить, но он закрыл уши руками и продолжал что-то бормотать. Снова прогремел гром, затем послышался звук открывающейся двери. В кухне появилась промокшая фигура в сером плаще, остроконечный капюшон был низко надвинут на лицо. Это было явление из другого мира, потому что Марии Йордан, которая когда-то носила такой же плащ, уже не было среди живых.

Эльза истерически закричала, Юлиус схватился за горло, взгляд Герти застыл. Только Дёрте, которая никогда в жизни не видела Марию Йордан, сказала добродушно:

– Добрый день.

– Добрый день, – ответила Ханна, снимая капюшон. – Какая ужасная погода.

Эльза расслабилась и обессиленно прислонилась к стене, а Юлиус со свистом выдохнул воздух из легких.

– Господи Иисусе, – пробормотала Герти. – Как ты нас напугала. Откуда у тебя этот плащ?

– Купила у старьевщика. А что?

Герти колебалась, потому что ей было стыдно, что так сглупила. Но она была не одна такая.

– Мы сначала подумали, что Мария Йордан воскресла из мертвых.

– Ради бога! – испугалась Ханна.

Затем она поспешно сняла мокрый плащ, подбежала к Гумберту, схватила его за плечи и что-то прошептала ему на ухо. Было видно, как он успокоился, откинул голову назад и даже улыбнулся.

Он был все еще бледен, но ему стало лучше. Ханна была чародейка. По крайней мере, когда дело касалось Гумберта.

Юлиус встал, чтобы внимательнее рассмотреть плащ. Он вертел его туда-сюда, расправил и осмотрел внутреннюю сторону.

– Возможно, тот самый, – пробормотал он. Он вздохнул и повесил плащ на крючок.

– Может быть, этот мошенник отдал ее вещи старьевщику, – пробормотала Брунненмайер, наблюдавшая за его действиями. – Какой негодяй этот Зеф! Зарезал ее и отправил другого человека за это в тюрьму.

Юлиус молча сел за стол и уставился перед собой. С момента возвращения на виллу он почти не говорил об этом деле. Все знали из газеты, что полиция арестовала и осудила настоящего убийцу. Им оказался Йозеф Хоферер, ее муж. Говорили – она разошлась с ним много лет назад, но он преследовал ее и требовал денег. В комнате, которую он снимал, полиция нашла несколько шкатулок с ценными украшениями из имущества убитой, а также много денег. При аресте Зеф был сильно пьян, рыдал как ребенок и все повторял, что сожалеет о своем поступке.

– Интересно, кому достанутся все эти деньги? – размышляла Герти. – Ведь Зеф проведет оставшуюся жизнь за решеткой.

Никто не мог ответить на этот вопрос. Возможно, у Йордан оставались другие родственники. Или дети.

– Ты ведь надеялся жениться на ней, Юлиус? – неожиданно спросила Эльза. – Ты стал бегать за ней с тех пор, как она разбогатела.

Юлиус молча со злым выражением посмотрел на нее. Эльзе испугалась и сразу заверила, что не имела в виду ничего плохого.

– Ты говоришь, как бессердечный человек, Эльза! – воскликнула Брунненмайер.

Потом они замолчали, стараясь не обсуждать эту тему, потому что им было жаль Юлиуса. Время, проведенное в тюрьме, и смертельный страх оказаться на виселице за убийство тяжело сказались на нем. Даже если все были уверены, что он ухаживал за Йордан только из-за ее денег, наказание за это было слишком жестоким. Но тот факт, что Юлиус так внимательно осмотрел плащ и тяжело вздыхал, было скорее всего признаком того, что он действительно испытывал к ней чувства.

– Этого не должно было случиться, – тихо прошептал он, подперев подбородок руками. – Жизнь – игра, и судьба раздает карты. Ты не можешь изменить их и не можешь жульничать. Ты должен принимать то, что она сдаст.

– Боже, ты стал поэтом, Юлиус?

Он мигнул Герти и сказал, что это вполне возможно.

– Однажды я напишу свои мемуары, тогда вы все будете поражены!

Герти взяла последний кусок белого хлеба и хотела налить еще кофе, но кофейник был уже пуст.

– О