чем ты собираешься писать? Быть может, о своих любовных похождениях? Да нет, это слишком дико.

Юлиус презрительно фыркнул и поднял брови.

– Я хочу рассказать о своем опыте общения с благородными господами. И я думаю, что найдется заинтересованный читатель!

Никто за столом не проявил энтузиазма, даже Эльза, которая, как Герти давно заметила, в свободное время читала романы, где героями были только благородные люди.

– Это непорядочно, – заметила Фанни Брунненмайер. – Разоблачать хозяев и распространять сплетни. Мне жаль господина фон Клипштайна, что он взял к себе в дом такого человека!

Юлиус махнул рукой, но по его лицу было видно, что он обеспокоен. Эрнст фон Клипштайн предложил ему переехать с ним в Мюнхен и занять должность камердинера в его новом доме в Пазинге. Юлиус с радостью согласился, поскольку не без оснований опасался, что в Аугсбурге он больше не сможет найти подходящую работу.

– Это была просто шутка, – объявил он собравшимся. – Конечно, мне бы и в голову не пришло совершить такую бестактность.

Поскольку никто, кроме Фанни Брунненмайер и Гумберта, не знал, как понимать это слово, каждый кивнул и подумал что-то. Вообще пора было возвращаться к работе. Нужно было приготовить ужин, сварить на завтра свиные лапки и поставить их охлаждаться, и еще предстояло помыть посуду. Герти нужно было почистить плиту, Эльза должна была постирать и повесить сушиться детские вещи, потому что прачка вернется только в понедельник.

– Дождь еще идет? – поинтересовалась Эльза.

Дождь стал слабее, изредка сквозь облака пробивался даже робкий луч солнца. Дождь умыл парк. Листва и трава блестели, сине-фиолетовый цвет анютиных глазок стал ярче, между ними желтым цветом пробивались бархатцы.

– Господь полил для меня растения, – сказала Дёрте. – Я быстро посажу последние бархатцы и вскопаю грядки у стены. Сейчас будет легко, как по маслу.

Она решительно зашаркала в тапочках к выходу во двор. В этот момент из красной гостиной раздался звонок – нужно было убрать посуду после кофе.

– Я пойду, Гумберт. – Юлиус поспешил наверх.

– Иногда он даже может быть милым, – усмехнулась Герти. – Нам будет его не хватать…

В дверь во двор постучали. Все на кухне вздрогнули.

– Она ведь не вернется, да? – прошептала Герти.

– Фон Доберн? – уточнила Эльза. – Боже упаси.

Фанни Брунненмайер уже направлялась к кладовой, но остановилась и покачала головой.

– Это, наверное, Франц Куммерер из мукомольного завода Леххаузен. Открой, Дёрте. И скажи ему быть осторожным на ступеньках, чтобы не упасть с мешком на плече, как в прошлый раз.

– Добрый день, уважаемый господин, – услышали они голос Дёрте, и Герти, которая несла свою чашку к раковине, усмехнулась. «Уважаемый господин», – сказала она парню с мешком муки. Возможно, даже учтиво поклонилась.

– И вам добрый день, – ответил кто-то в дверях. – Я ищу Фанни Брунненмайер. Она все еще работает здесь?

Повариха остановилась перед кладовой как вкопанная, будто кто-то произнес запретное слово.

– Пресвятая Дева! – воскликнула Эльза. – Это не может быть правдой. Это… это призрак. Или… это действительно ты?

– Роберт! – Брунненмайер только теперь осмелилась обернуться. Она провела рукой по лбу, словно ей нужно было что-то поправить на голове. – Да, Роберт! Я никогда не думала, что увижу тебя снова!

В кухню вошел элегантно одетый господин, снял шляпу и рассмеялся над испугом двух женщин. Герти влюбилась с первого взгляда. Какой красивый мужчина! Несколько седых прядей в темно-русых волосах, гладко выбрит, нос не слишком большой, губы тонкие, но чувственные.

Он без лишних слов обнял пухлую повариху, словно она была его матерью или бабушкой, а затем сделал то же самое с Эльзой, которая от смущения чуть не упала в обморок.

– Я на несколько дней здесь в прекрасном Аугсбурге, – сообщил он. – И мне очень захотелось увидеть эту кухню снова. – Теперь он обратился к Ханне и Гумберту, которые смотрели на него с удивлением и некоторым недоверием. – Много лет назад я работал здесь камердинером, – объяснил он. – Позвольте представиться: Роберт Шерер.

Он с улыбкой протянул им руку через стол. Как непринужденно он себя вел! Он прошелся по кухне, заглядывая в шкафы и на полки, доставал кастрюли или тарелки, а потом ставил все на место.

– Мало что изменилось, – заметил он. – Все осталось таким же, как и тогда.

– Садись сюда, – приказала Брунненмайер. – Или ты теперь слишком изысканный, чтобы сидеть на кухне?

Он засмеялся, расстегнул пиджак, положил шляпу на стол и сел на скамью.

– Я приехал из страны, где больше не действуют сословные различия. Но это не значит, что там все люди равны.

Он начал рассказывать об Америке. О новом, чужом мире, в который он отправился в то время, еще до войны, полный жажды деятельности и с разбитым от любви сердцем.

– Нет, Эльза, это не страна неограниченных возможностей. Большинство голодают, выполняют тяжелую работу и получают за это мизерную плату. Но если у тебя хватит смелости рискнуть, ты получишь шанс. – Он отпил свежезаваренный кофе с молоком и улыбнулся широкой улыбкой. – Прямо как тогда. Мы тоже сидели за этим столом и разговаривали.

Герти была поражена всем, что выяснилось. Конечно, она уже слышала о замечательных качествах Элеоноры Шмальцлер. Но неожиданный гость знал о ней много историй. Он также рассказывал о помощнице на кухне Мари, о том, как вначале она все делала неправильно и Брунненмайер сильно ее ругала. Позже Мари стала горничной на вилле. Роберт также знал, что теперь она сделалась госпожой Мельцер. И многие другие изменения на вилле были ему известны.

– Откуда? Ну, я многие годы переписывался с госпожой Шмальцлер.

Как странно, подумала Герти, наблюдая за Робертом Шерером со стороны.

Он много смеялся, но время от времени выглядел немного грустным. Почему же он вернулся из Америки?

– Вы нашли свое счастье там, в Америке?

Он улыбнулся ей, и у нее дрогнуло сердце. О боже – она попалась. Ей было знакомо это чувство, которое отключало разум и заставляло делать совершенно бессмысленные поступки. Каждый раз, когда она влюблялась, все заканчивалось плохо.

– Я добился успеха, Герти, – объяснил Роберт, и она растаяла от того, что он запомнил ее имя. – Да, можно сказать, что я многого добился. Я независим, и мне не нужно считать каждый пфенниг. Если ты хочешь назвать это счастьем, тогда я действительно счастливый человек!

Он снова засмеялся, но Герти его смех показался слегка искусственным. Это что, американский обычай – постоянно громко смеяться? Как будто вся жизнь – одна большая шутка.

Когда Эльза рассказала ему об ужасной смерти Марии Йордан, он больше не смеялся. Он хорошо ее знал и скорбно покачал головой.

– Она всегда