Хотел ли он успеха? Если и да, то жизнь после трагического периода совместной работы с Гогеном перевернула все вверх дном: после Гогена он думал уже лишь о выживании и наследии. Внешний успех, определяемый признанием, даже если бы он и пришел, то не имел бы никакого значения – для внешнего мира Ван Гог уже погиб. Его дух был надломлен, его вера в человеческий род претерпела такие глубокие изменения, что он уже не верил в эпохальность собственного труда – слишком мерзким и приземленным казался ему мир. Ван Гог чувствовал, что погибает – из-за непринятия своей личности в мире живых, а физическая смерть тут была лишь делом времени. Но даже с таким настроением он продолжал писать картины в каком-то диком остервенелом темпе, словно это уже была предсмертная агония.

Нет смысла описывать ряд кризисных обострений и приступов в самом жутком периоде жизни Ван Гога – после его тридцатипятилетия – суть всех их была в одном и том же: невозможности увязать свое будущее с происходящим во внешнем мире. Практически, уже нет ничего странного в периодических попытках находящегося в глубокой депрессии живописца покончить с собой, о чем он сам сообщает как об обычных событиях. Но даже в таком состоянии Ван Гог, лишь только начиная контролировать свои действия, тут же брался за работу. Его одержимость все еще была неисчерпаемой, а в одном из писем он указывает, что возьмется за работу уже в день приезда в Париж. Желание творить не подводило Винсента даже в самые критические дни, наступившие после посещения семьи брата, – именно после этого он осознал, что для него нет места в этой семье, а значит, и в этом мире. Каждый раз новая попытка сближения с миром через близких ему людей могла бы изменить все и вернуть его, однако на этот раз последний замок надежды рухнул. Но и даже тогда Ван Гог, практически уже балансируя между жизнью и смертью, создал за два месяца около 80 картин… Вопрос качества живописи больше не был актуальным для художника – на полотнах осталась печать яростного самовыражения изгнанного, но не озлобившегося отшельника. И горечь покидающего мир неудовлетворенного человека.

И наконец, самым последним всплеском жизни стала его остановка у доктора Гаше, найденного братом. Рисуя дочь престарелого медика, безнадежный мечтатель о «нормальной» жизни, естественно, увлекся ею. Был ли он отвергнут женщиной или глубокую либидо-фрустрацию усилила жесткая позиция самого доктора, но это оказалось последним изгнанием. Дополнением к очередной несчастной любви стало короткое посещение брата, во время которого Винсент еще раз четко осознал – он не нужен даже брату… Теперь он уже страстно жаждал смерти как избавления от мучительного существования плоти. Тридцатисемилетний непризнанный художник освободил себя роковым выстрелом из пистолета. Брат Теодор успел застать умирающего брата живым – возможно именно этого желал Ван Гог – это был его последний укор.

Винсент Ван Гог сам отпустил себе лишь десятилетие активного творчества. Он жил словно заживо погребенный. Пылая, как лесное пожарище, он в течение всех этих десяти лет находился на грани безумия, и все эти годы оказались остервенелой борьбой за право родиться. Родиться как живописцу, человеку, пришедшему в этот мир, чтобы сказать что-то новое, свое, такое, чего еще никто не говорил. Ван Гог, почти не думая о внешней стороне успеха, а в последние годы творчества, похоже, и не веря в него, дал миру новые знаки и новые символы. Нельзя сказать, что и в нынешние времена, в XXI веке, он понимаем всеми. Да и может ли вообще творец претендовать на массовое понимание? В лучшем случае, податливые обыватели, с восторгом взирающие на полотна признанных и принимаемых критиками живописцев, будут трепетать перед именем титана и благодарить судьбу за то, что удалось их увидеть, и, может быть, заставят себя немного почувствовать глубину чьего-нибудь великого порыва. Иногда даже не подозревая, при жизни творца его порыв был предан забвению. «Я оставлю по себе память – в виде рисунков или картин, которые могут не понравиться отдельным группам или школам, но зато полных искреннего человеческого чувства. Вот почему я рассматриваю эту работу как самоцель», – написал он однажды.

«Нельзя уйти от судьбы; другими словами, нельзя уйти от неизбежных последствий своих собственных действий».

Фридрих Энгельс

Изначальным толчком к развитию собственной личности, поиску идей, путей самосовершенствования и области применения для себя является первичное осознание необходимости такого движения. Чтобы куда-нибудь плыть, кораблю нужен попутный ветер. Однако капитан – наш мозг – должен зафиксировать не только желание плыть, но и определить направление. Бессмысленная суета современного мира, в котором большинство людей крутится вокруг процесса зарабатывания денег, не позволяет прислушаться к собственному голосу, услышать и распознать свои истинные желания. Большинство людей проживают жизнь, так никогда и не прислушавшись к себе, – их охватывает, сковывает и навечно парализует дух толпы – как чумной ядовитый газ, он заполняет все клетки мозга и непроницаемой пеленой обволакивает его снаружи, заставляя следовать законам мегаполисов. Человек теряется и путается, в безумной погоне за материальными ценностями он перестает стремиться к самовыражению и реальному успеху. В конце концов жизнь, ограниченная социально-психологическими рамками гигантского муравейника, превращает человека в биологического робота, жизнь которого сводится к циклам добывания пищи, заботы о потомстве, организации своего жилища, продвижения по социальной и служебной лестнице. В такой жизни остается слишком мало времени и возможностей для самовыражения.

И все же внутри каждого человека существует колоссальная сила, мощь, подобная дремлющему вулкану. В каждом изначально заложены уникальные возможности для появления рвущейся наружу лавы душевных стремлений, каждому дается шанс научиться находить правильные направления потоков своей энергии и каждый – потенциально виртуоз в управлении собственной целительной и многогранной внутренней стихией.

Наиболее счастливыми и в то же время наиболее уязвимыми являются те редкие случаи, когда новое существо, рождаясь, сразу оказывается в мире ослепительного очарования своих одаренных родителей и их окружения. Взращивание новых ростков на вулканической породе может породить настоящее извержение. Так, Моцарт, увлеченный идеей своего отца, перерос его и достиг изумительных высот в своей творческой деятельности. А Александр Македонский сумел развить идею своего властолюбивого отца и не только двинуться на завоевание мира, но и повлиять на взаимопроникновение культур.

И все же гораздо чаще люди приходят к идеям другим путем. Заманчивая и дурманящая пелена мира идей может быть приоткрыта книжными героями, кем-нибудь из окружения, учителем или даже благодаря случаю. Джек Лондон сформировал свою идею в большей степени под влиянием книг, Исаак Ньютон пришел к идее эмпирическим путем, Альберту Эйнштейну неугасимую любовь к точным наукам дало незаурядное окружение, а в нахождении смысла жизни у Билла Гейтса или Отто фон Бисмарка значительную роль сыграл случай. Нередко наиболее сильным толчком к новой жизни оказывается переживание фрустрации, вынужденная ранняя самостоятельность или жуткие поражения в начале пути. Маленький рост и желание не уступать сверстникам стали действенными стимулами для Брюса Ли и Наполеона, а почти патологическое отсутствие способности общаться со сверстниками самым удивительным образом отразилось на жизни Сальвадора Дали. Безусловно, в каждом упомянутом случае речь идет лишь о наиболее сильном раздражителе, тогда как в общем идеи каждого из героев формировались под влиянием целого множества факторов.