– На виселице, – изумленно пробормотал Желябов, – так вы знаете, что со мной произойдет, точнее, что произошло в вашем прошлом?

– Знаю, – ответил я, – вы возглавите террористическую организацию, целью которой будет убийство царя. И вы, точнее, ваши товарищи, убьете 1 марта 1881 года Александра Второго на набережной Екатерининского канала Санкт-Петербурга. За что будете приговорены судом к виселице.

– Значит, террор, – задумчиво сказал Желябов. – Мы с товарищами обсуждали этот вопрос, но я всегда категорически был против террора. Что же со мной произошло?

– Вас сумели убедить, что единственный путь изменить что-то в обществе – это убивать тех, кто стоит у руля власти. Но это в корне неверно. Если общество готово к переменам, то терроризм избыточен, если не готово – он бессмыслен.

– Очень хорошо сказано! – воскликнул Желябов. – Я полностью согласен с вами.

– К сожалению, это не мои слова, – ответил я, – ваш современник и коллега по «Народной воле» Лев Тихомиров после цареубийства, совершенного вашей группой, разуверился в правильности пути, по которому вы шли, и эмигрировал в Европу и выпустил там брошюру под названием «Почему я перестал быть революционером». Фраза, которая вам так понравилась, это цитата из его брошюры.

– Лев Тихомиров, – Желябов наморщил лоб, – я, кажется, слышал это имя. И что же он еще написал?

– Вот, например, эти замечательные слова о тех, кто любит говорить от имени народа: «Конечно, со стороны можно услышать множество фраз о “возвращении власти народу”. Но это все не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову “освободителям”. Только отчаянный романтизм революционеров позволяет им жить такими фикциями и третировать русскую власть, как позволительно третировать власть какого-нибудь узурпатора. Русский царь не похищал власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком удобном случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих предков».

Желябов задумался. Я понимал, что одним махом он не сможет избавиться от своих нравственных и моральных установок. Но пусть он хорошенько подумает над сказанным мною. Чтобы дать дополнительную пищу для его размышлений, я снова заглянул в листок с еще одной цитатой из брошюры Тихомирова.

– Вот, Андрей, послушайте, что еще сказал ваш соратник: «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел, что насильственные перевороты, бунты, разрушение – это все болезненное создание кризиса, переживаемое Европой, – не только не неизбежно в России, но даже и маловероятно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значения тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие».

Про себя я заметил, что здесь Лев Тихомиров несколько заблуждался – нашлись-таки силы, которые сумели своротить Россию с ее исторического пути развития и доказать, что революцию у нас могут совершить так же просто, как и в старушке Европе. Только с учетом нашего размаха разрушение от подобного развития событий будет на несколько порядков больше, чем в Европе.

Но весь парадокс в том, что после совершения революции, для построения социализма, пришлось вернуться фактически к абсолютной монархии. Круг замкнулся. Стоило ли свергать самодержавие, если оно по сути есть естественная форма правления над огромными российскими просторами? Не знаю, скорее всего, нет.

Только всего этого я говорить Желябову не стал. Нельзя всё сразу вываливать на и так смятенный ум человека XIX века. Его мозг может просто не выдержать этого.

Пообещав дать ему почитать кое-что по истории революционного движения в России, я, посмотрев на часы, попрощался с ним. Меня ждала важная встреча. Из-за океана прибыла делегация правительства САСШ во главе с бывшим президентом этой страны и известным военачальником гражданской войны генералом Улиссом Грантом.

27 (15) июня 1877 года, вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче

Капитан Александр Васильевич Тамбовцев

Этот отставной американский президент свалился на нас, как снег на голову. Вроде мы его не звали. Но янки всегда были людьми бесцеремонными, как в наше время, так и в XIX веке. В общем, персонаж с пятидесятидолларовой купюры нарисовался у нас в Константинополе и сразу же стал домогаться встречи с «русским адмиралом Ларионовым». Почему-то генерал Грант считал, что наш Виктор Сергеевич, услышав, что его хочет видеть бывший американский президент, сразу же на полусогнутых помчится к нему на рандеву. «Индейское жилище» ему, а не рандеву!

В общем, контр-адмирал вызвал к себе вашего покорного слугу и свалил на него, то есть меня, общение с янки.

– Вы у нас, Александр Васильевич, считаетесь кем-то вроде канцлера, так что вам и карты в руки. Тем более что скучен мне этот персонаж. Да и Америка нам по большому счету не особенно интересна. Германия – это да, а вот янки с их торгашеским духом и алчностью, помноженными на наглость, и даром не нужны.

Делать нечего, приказ начальства надо выполнять, даже если этот приказ тебе лично и не нравится. Пошел, почитал про Гранта этого, которого Уллисом кличут. Весьма своеобразная личность.

Военными талантами не очень и блистал. Солдат в бою клал тысячами, с потерями не считался. Воевал исключительно «мясом». Правда, поскольку с противоположной стороны тоже были в большинстве своем генералы-дилетанты, а воли у него хватало, то, не страдая рефлексией, как некоторые его коллеги, он добивался в конечном итоге победы.

К тому же Грант был хроническим алкоголиком. Первый раз, еще до гражданской войны, его выгнали из армии именно из-за длительных запоев. Не отрывался он от бутылки с виски и во время войны. Ну, а став президентом САСШ, стилем работы напоминал позднего Ельцина, все время «работая с документами». Словом, как я понял, этого генерала, простите меня за каламбур, прислали как «свадебного генерала». А люди, с которыми можно было бы поговорить серьезно, были в его свите.

Для начала я решил познакомить Гранта с «особенностями национальной выпивки». Пригласил к себе нашего коменданта Дмитрия Ивановича Никитина. Спросил его:

– Голубчик, не найдется ли у вас пара подчиненных, видом бравых и на выпивку крепких?

Никитин немного подумал, почесал затылок и сказал кратко:

– Найдем…

Нашел. Прислал одного грека и одного русского. Оба были поручики народного ополчения, и оба из команды руководителя нашего «тайного приказа» – Аристидиса Кириакоса. Видом ребята крепкие и статные, и выпить, как они сами сказали, могли немерено, да так, чтобы, как говорится, было ни в одном глазу. Из рыбаков вроде балаклавских, как они представились, но я подозреваю, что это скорее бывшие контрабандисты. Ну зачем простым рыбакам, кроме родного греческого и русского, знать еще и турецкий, испанский, французский, английский, итальянский, арабский языки. Не знаю, разве что это очень непростые рыбаки, и их рыба говорит на всех основных языках Средиземноморья.