Люси отвернулась и заметила, что Гипатия Векс хитро прищурилась.

– Уходите, Сумеречные охотники, – велела она. – Имя чародея – более чем достаточная плата за серебряную коробочку. В следующий раз, когда Институту понадобится нанять мага, напомните им обо мне.

– О, мы ни за что не забудем, как вы нам помогли, – заверила ее Люси, но мысли ее были заняты Эммануилом Гастом. «Зачем ты вернула меня в комнату, где я испытал невыносимые мучения? Что тебе нужно, Сумеречный охотник?»

Гипатия махнула в сторону входной двери.

– Идите же. Присутствие Сумеречных охотников вредит бизнесу.

Люси наклеила на лицо любезную улыбку и следом за Анной и Ариадной вышла на улицу. Надо быстрей поймать кэб, подумала она – кузина Анна была очень проницательной женщиной, а Люси меньше всего на свете хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о ее намерениях.

– Томас Лайтвуд, – холодно произнес Алистер. – Я не такой, как ты.

Томас не в силах был выговорить ни слова и просто смотрел Алистеру в лицо. Он был так уверен в своей правоте. Но Алистер говорил твердо и решительно, во взгляде его не было ни сомнений, ни колебаний. Боже мой, подумал Томас, поднимаясь с матраса; после такого жуткого, немыслимого унижения остается только отвернуться, убежать, забиться в угол. Может быть, спрятаться за канделябром.

– Я не такой как ты, Томас, – повторил Алистер, – потому что ты один из лучших людей, которых я знаю. Ты добр и милосерден, ты похож на рыцаря из средневековой баллады. Ты могуч, храбр и честен. В тебе нет недостатков. – Он невесело усмехнулся. – А я за все время нашего знакомства вел себя хуже некуда. Так что сам видишь, между нами нет ничего общего.

Томас резко поднял голову. Такого он никак не ожидал. Он пристально вглядывался в лицо Алистера, но не видел в черных блестящих глазах ничего, кроме собственного отражения.

– Я вовсе не… – Томас прикусил язык. Да, он был добрым; он знал это. Иногда ему хотелось избавиться от этой черты характера. – Я не это имел в виду.

– Я понял, что ты имел в виду.

Повисло молчание; какое-то время ни один, ни другой не осмеливались пошевелиться. Наконец Алистер заговорил, уже мягче:

– Как ты узнал про Чарльза?

– Ты не сказал мне тогда, что делаешь в Париже, – объяснил Томас. – Но упоминал Чарльза чуть ли не каждые десять минут, как будто тебе доставляло удовольствие произносить вслух его имя. А прошлым летом, когда ваша семья переехала в Лондон, я заметил, как ты на него смотрел. Я знаю, каково это… когда ты вынужден скрывать… свою привязанность.

– Тогда ты должен был заметить, что я больше не смотрю на Чарльза с таким выражением.

– Да, я заметил, – согласился Томас, – хотя последние несколько месяцев я старался не глазеть на тебя. Я говорил себе, что ты недостоин любви, что ты отвратителен, но так и не смог возненавидеть тебя по-настоящему. Когда Элиаса не стало, я не мог думать ни о чем, кроме тебя. Я все время представлял, как тебе тяжело.

Алистер поморщился.

– Я оскорблял твоего отца и поливал грязью вашу семью. Ты не обязан мне сочувствовать.

– Я знаю, но мне кажется… иногда больнее потерять того, с кем ты был в плохих отношениях, чем того, кого любишь.

– Черт возьми, Томас. Ты должен меня ненавидеть, а не думать о моих чувствах… – Алистер провел рукой по лицу, и потрясенный Томас увидел, что глаза его блестят от слез. – Но самое худшее – это то, что ты, конечно, прав. Ты всегда хорошо разбирался в чужих переживаниях. Думаю, частично я невзлюбил тебя и за это, за доброту. Я думал: «Раз он так добр и великодушен, значит, у него есть все». А мне казалось, что у меня нет ничего, что я несчастен. Мне никогда не приходило в голову, что у тебя могут быть свои проблемы, свои тайны.

– Ты всегда был моей тайной, – тихо сказал Томас, и Алистер вздрогнул.

– Неужели никто не знает? – спросил он. – Что ты… что тебе нравятся мужчины? А ты сам давно это осознал?

– Наверное, когда поступил в школу, – смущенно ответил Томас. – Я вскоре понял, что́ привлекает мой взгляд, отчего у меня учащается пульс… и такого никогда не бывало в присутствии девушек.

– И ты никому не рассказывал?

Томас ответил не сразу.

– Я, конечно, мог бы рассказать друзьям, что предпочитаю мужчин. Они бы меня поняли. Но я не мог сказать им, что мне нравишься ты.

– Значит, я действительно был тебе небезразличен. Я думал… – Алистер покачал головой и отвернулся. – Я не видел тебя… ты был мальчишкой, который таскался за мной по школе, как хвост… А потом я встретил тебя в Париже, ты походил на Давида Микеланджело. Я подумал: какой он стал красивый. Но я тогда был с Чарльзом… – Он смолк. – Это еще одна вещь, которую я выбросил на ветер. Твою любовь. Я потратил время и душевные силы на отношения с Чарльзом. У меня был шанс, но я его упустил…

У Томаса закружилась голова. Неужели это правда, неужели Алистер сейчас сказал про него: «Я подумал: какой он стал красивый»? Алистер, самый прекрасный мужчина на земле, само совершенство?

– Может, и нет, – пробормотал он. – Я имею в виду, насчет меня.

Алистер поморгал.

– Выражайся яснее, Лайтвуд! – раздраженно воскликнул он. – Что ты имеешь в виду?

– Это, – ответил Томас, наклонился и поцеловал Алистера в губы.

Это был быстрый поцелуй – Томас никогда не целовался прежде, если не считать одного неловкого эпизода в темном углу таверны «Дьявол». Он заметил, что зрачки у Алистера стали огромными; Томас неуверенно отстранился, но Алистер крепко вцепился в его рубашку. Он опустился на матрас рядом с Томасом, и теперь они смотрели друг другу прямо в глаза.

– Томас… – начал Алистер. Голос его дрожал, и Томас надеялся, что это волнение как-то связано с ним, Томасом. Внезапно Алистер выпустил рубашку Томаса и отвернулся.

– Представь себе, – прошептал Томас. – Представь, что мы не учились вместе в Академии. Между нами ничего не произошло, мы впервые встретились в Париже. А сегодня – во второй раз.

Алистер ничего не ответил. С такого близкого расстояния Томас мог разглядеть серые крапинки на его темных радужных оболочках, подобные тонким прожилкам на черном мраморе. А потом Алистер улыбнулся, и в этой улыбке Томас уловил тень прежнего высокомерия, коварное выражение, которое он помнил еще со школы. Тогда при виде улыбки Алистера сердце его тоскливо сжималось, но сейчас оно готово было выпрыгнуть из груди от счастья.

– Чтоб тебе пропасть, Томас, – сказал Алистер таким тоном, каким говорит человек, смирившийся с неизбежным. Но слышалось в его голосе и что-то еще – какие-то жестокие, отчаянные и вместе с тем приятные Томасу нотки.

Мгновение спустя он обнял Томаса и привлек его к себе. Томас чувствовал себя неловко и в то же время дрожал от предвкушения чего-то нового, волнующего, восхитительного. Он закрыл глаза, будучи не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, и в этот миг губы Алистера осторожно коснулись его губ. Томасу показалось, что он взмыл в небеса и летит как птица – он даже представить себе не мог до сегодняшнего дня, что такое возможно. Он чувствовал прикосновение нежных губ Алистера, жар его дыхания, трепет его тела. Неужели это происходит между ним и Алистером Карстерсом?